После двенадцатичасового рабочего дня не позавидуешь нипрезиденту, ни его команде. К тому же после известного срока никто из них ужене будет ни президентом, ни министрами, а вот ученый с мировым именем им иостанется, так какого черта каторжанюсь?..

Выжатый как лимон, я вернулся домой на закате. В квартиреприбиралась дочь Галя, Даша носилась по комнатам с Хрюкой. Обе бросились мне нашею, одна с визгом, другая – тоже с визгом. Из большой комнаты доносились сухиезвуки ударов железа по костям, это зять гоняется за бедными скелетами в«Diablo-2». Из-за время от времени возникающих беспорядков в городе, он нерешается отпускать Галю ездить через весь город ко мне, что вообще-тозамечательно. Пока она чистит и моет, а потом еще и наполняет холодильник, онухитряется в моем персональном компе что-то передвинуть, зарарить, а то ипопортить сэйвы.

– Кофе, – прохрипел я. – Большую чашку!

Галя укоризненно покачала головой:

– На ночь?

– Какая к черту ночь? – удивился я. – Два дняне был в Интернете!.. А ты чего тут свои порядки наводишь?

– Просто порядок, – отпарировала дочь. – Мамаи эту неделю пробудет на даче. Позвонила, чтобы я проверила холодильник. Ты ж сголоду издохнешь, но поленишься добрести до магазина!

Я вздохнул:

– Да, по Интернету булочки пока что только виртуальные.

– А хотелось бы перейти с кухонной, – съязвиладочь, – на духовную пищу?

– Лучше информационную... От духовной слишком претдуховенством.

Загремело, руки затрясло. В пальцах дергалась кофемолка, язасыпаю зерна на глубинных рефлексах без участия разума, а чтобы кофе всегдабыл одинаково крепким, зерен попросту набиваю под крышку.

Из комнаты вышел зять, остановился на пороге. Рослый,могучий, рано располневший, красивый и осанисто импозантный, как молодойвельможа, взращенный на полноценной пище.

– Я вышел, – сообщил он таким значительнымголосом, словно выиграл битву в Персидском заливе. – Засэйвился на шестомлэвэле.

– Неважно, – отмахнулся я. – Для меня этоустарело... Я давно прошел даже добавочные миссии.

Комп хитро мигал зеленым глазком. Дочь укоризненно покачалаголовой. У нее под рукой в джезве забурлила вода, выплескиваясь на плиту, а я,разрываясь между плитой и компом, ничего этим бабам доверить нельзя, щелкнулзихелем, энтерякнул, вошел в дозвон, уже три дня не заглядывал в емэйлик,одновременно запустил лазерный диск с песнями, которые по моему заказу отыскали сбросил на сидюк знакомый коллекционер. Правда, даже он удивился такойстранной подборке. У меня рядом с песней на слова Рубцова о велосипеде стоит огражданской войне «Дан приказ ему на Запад...», дальше пара украинскихказачьих, затем – «Вставай, страна огромная», но я меньше всего угождаю вкусамнедоумков, что для дур выглядят эстетами, на моем любимом сидюке песни, которыевызывают в моей душе отклик, от которых щемит в груди, на глаза наворачиваютсяслезы... и под которые работается особенно хорошо и плодотворно.

«Наверх вы, товарищи, все по местам, – запел сильныйсуровый голос, – последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый„Варяг“, пощады никто не желает...»

Дочь и зять переглянулись, очень взрослые и солидные люди,правильные и уживающиеся в обществе. Что было в их взглядах, я знал по опыту,даже они пробовали меня перевоспитывать, чтобы жил, никого не шокируя нивзглядами, ни поведением, «как все люди». Отступившись наконец, живут своейжизнью нормальных людей, а я живу жизнью ненормального.

Песню подхватили мужественные голоса, и я ушел из теснойкомнатке в другой мир. А ведь это случилось, мелькнуло в голове, совсемнедавно. Исторически недавно. Но в Штатах не найти человека, который понял быэтот странный поступок коллективного самоубийства. Да и у нас таких осталосьнемного...

Подумать только: крейсер находится в безопасности внейтральном порту. Вдали на рейде маячит эскадра противника. Выйти в открытоеморе – верная смерть. Но японцы понимают, что русские выйдут, ибо что такое жизнь,она в любом случае скоро кончится, а вот честь...

И русские выходят навстречу гибели. На их корабльобрушивается стальной шквал с двух десятков кораблей, они отвечают из всехорудий, несколько часов идет страшный неравный бой. Раскаленные осколки с грохотомсметают с палубы людей, надстройки, орудия, но из машинных отделений выползаютизмученные кочегары, бросаются к оставшимся корабельным пушкам, неумелонаводят, стреляют, падают убитыми, на их место встают повара, юнги, стреляют,задыхаясь в дыму, ибо весь крейсер охвачен огнем, они стреляют, оскальзываясь влужах крови и спотыкаясь о погибших друзей, вслед за которыми погибнут и они,принявшие бой со всей японской эскадрой!

И когда уже невозможно стало стрелять из огромныхкорабельных орудий, а корабль все еще на воде, то уцелевшие бросились ккингстонам и открыли люки, затопив крейсер, ибо вот-вот возьмут на абордаж, впозорный плен...

Их поступок немыслим с точки зрения психологии современногочеловека, который исповедует принцип американца: выжить любой ценой! Но о«Варяге» сложили песни. Эту, кстати, сложил один немец, и звучала сперва вГермании на немецком. Есть еще и наша, отечественная, но я с детства привык кэтой. Немец сумел сказать о поступке русских сурово и просто, даже обыденно, иот этой мужественной обыденности у меня всякий раз щемит в груди, а на глазанаворачиваются слезы.

Кстати, японцы на месте гибели «Варяга» отдают честь какпогибшим самураям. Доблесть есть доблесть, а вот солдата, спасающего жизньлюбой ценой, раньше называли другим словом. Совсем-совсем другим.

Громко и неуместно прозвучал телефонный звонок. Я посмотрелна часы, в такое позднее время вроде бы уже не звонят, разве что кто-то изстарых друзей, кому дозволено, поднял трубку:

– Алло?

– Мне Никольского, пожалуйста, – потребовал голос.

Я вздохнул, поинтересовался:

– Кто его спрашивает?

– А что, – спросил голос в свою очередь, –его нет?

– Кому он нужен? – спросил я уженастойчивее. – По какому делу?

– Да он мне нужен, – начал объяснять голос, вполнеинтеллигентный, но я со смаком послал его на хрен, не стесняясь дочери – внучкас собакой борется на кухне, – положил трубку. Привычная российскаятрусость, жалкая трусливость, когда человечек надеется спрятаться за анонимнымзвонком, даже не понимая, что если не представляется сразу, то звонок ужеанонимный. Возможно, этот человечишка вовсе и не хотел ничего злого, возможноэто как раз из моих доброжелателей или даже сторонников, но до чего же глубоковъелась эта трусость, если человечек страшится назвать себя!

Это не КГБ виновато, сказал себе трезво, не сталинскиерепрессии. Сгибание человека началось с принятия князем Владимиром христианстваправославного толка. Свободного человека начали превращать в раба, он долженбыл бояться своего начальника больше, чем врага. И тогда его можно бросить хотьна вражескую рать, хоть на рытье Земляного Вала, хоть на постройку Храма ХристаСпасителя. Конечно, рабы божьи побеждали не умением, а числом, врагазабрасывали трупами, Петербург строили на костях своего народа, но русскийнарод – единственный, где с потерями не считались.