– Я же тебя порву, как Тузик грелку, за такие фокусы,раком поставлю, сосунок. Из тебя кровельщик, как из собачьего хвоста сито...

Лицо у него было спокойное, но на него следовало бы радиоблагораживания надеть какую-нибудь уютную, приятную маску – вроде физиономииФредди Крюгера, гораздо более мирной по сравнению с тем ласковым оскалом, чтосейчас был обращен к младшему собрату по нелегкому ремеслу.

– Дядя Коля! – прямо-таки взвылповерженный. – Бля буду, не я! Не мои это! Я ж тебя уважаю...

Его трясло крупной дрожью. Гвоздь поднял на Мазура бешеныеглаза, и тот парочкой скупых жестов обрисовал ситуацию.

– Ну ладно, – сказал Гвоздь, в последний развстряхнув младшего собрата. – Считай, по нулям, никто никому не должен. Ноесли ты мне еще раз неприятности создашь, сявка, я тебя в неглыбком местеутоплю... Пшел! – Он резко выпрямился, кивнул Мазуру. – Поехали,Степаныч. Садись за руль. А ребята тут срочно уберут...

Не дожидаясь вторичного приглашения, Мазур, и сам жаждавшийотсюда убраться как можно быстрее, прыгнул за руль. Погнал «Волгу» по немощенойдороге, круто поднимавшейся вверх, в город. Не поворачивая головы к спутнику,сказал сухо:

– Две пули на двоих. Оба мертвые. Или стрелок был оченьуж резкий, или... Или он т в о й, Фомич. Кто-то, кого они прекрасно знали,уважали и никак не ожидали такого вот подвоха...

– Останови, – резко бросил Гвоздь, и, не успеламашина замереть, как он выскочил на обочину, проворно отошел метров надвадцать, махнул Мазуру.

Тот подошел вразвалочку, спросил с каменным лицом:

– Опасаешься подслушки, Фомич?

Он видел по лицу собеседника, что угодил в десятку. Гвоздь,однако, промолчал, досадливо скривился. Ну разумеется, неуместно ему было,такому могущественному и несгибаемому, признаваться перед своим то лизаложником, то ли батраком, что дела в теневом королевстве давно уже пошлинаперекосяк, и мысли приходят в то шизофреническое состояние, когда кажется,что доверять нельзя никому...

– Степаныч, ты профессионал, – сказал Гвоздьотрывисто, сухо. – Что тебе еще нужно? Денег? Людей? Пулеметы бесшумные?Луну с неба? Все тебе будет, кроме Луны, только работай... Сукой буду, озолочу,проси, что хочешь, как в сказке, кроме жопы... Ну прав ты, прав. Эта проблядьгде-то близко, под самым носом, а вычислить его я не могу... Ты когда начнешьхоть что-нибудь понимать?

– Как только догадаюсь, почему пули пролетают мимо насс тобой, – сказал Мазур, глядя ему в глаза. – Если есть ключик, онименно в э т о й загадке. Масса народу, должно быть, уже в курсе, что ты почуялк а з а ч к а и пригласил для охоты на него целого адмирала...

– Генерала, – поправил Гвоздь с каменнымлицом. – Я тебя как генерала с в е т и л. Московский генерал, суперспец...

– Генерал, адмирал – это детали, – сказалМазур. – Главное в сути, а суть проста и многим известна... Отчего же досих пор никого из нас двоих не шлепнули? Не пойму. Мелькают какие-то наметки,но в к а р т и н к у никак не сливаются... – Он помолчал и решился: –Фомич, можно циничный вопрос? Если с тобой, паче чаяния, что случится, комуостанется х о з я й с т в о? Те самые заводы, газеты, пароходы? Я не изпраздного любопытства спрашиваю... Какая доля может отойти законной супруге?

– Мизерная, – почти не раздумывая, ответилГвоздь. – Вовсе даже ничтожная. Степаныч... А, Степаныч? Тыэ т о брось, понял? Ларка тут не при делах. Я, конечно, тоже читалэти американские романчики – где коварная супружница травит мухоморамимужа-миллионера или нанимает ему взвод киллеров... Вздор. У н а с это не проходит.А если и проходит, то исключительно с барыгами по жизни, с торгованами попервой и единственной профессии. Я – дело другое. Если мне упадет на темечкодистанционно управляемый кирпич, дело приберет с т а я. И не достанется Ларкени гвоздя от заводов, ни винта от пароходов, о чем она прекрасно знает, она уменя умная. Нет, ты не в ту сторону смотришь...

– Но ты ведь думал, Фомич, об э т о мнюансике? – без улыбки спросил Мазур. – Вовсе и не удивился моемувопросику, гладко и подробно ответил, так, словно прокручивал уже идею...

– Ну и что, ежели прокручивал? – глядя в сторону,сказал Гвоздь. – Приходилось прокручивать в с е варианты. Жизнь научила недоверять никому... только, повторяю, ты не там ищешь. Ларке достанется сущаямелочь, и она это отлично понимает. А потому и не станет никогда к р у т и т ь.Ей и в нынешнем ее положении жить хорошо. Да и не смогла бы она самостоятельновыйти на эту хитрющую крутизну, что невидимкой возле меня стелется... Это нетолько ее касается. Я многих проверял, по отдельности...

«Вот то-то и оно, – подумал Мазур. – Поотдельности. А если те, кто по о т д е л ь н о с т и выглядел чистехоньким,образовали с о ч е т а н и е, котороготы не предусмотрел? И я, старый дурак, тоже. Нелепица? Не такая уж...»

– А Томка?

– Степаныч... – поморщился Гвоздь. – Ну ты жесам в это не веришь. Уж тут-то...

– Не верю, – сказал Мазур. – Тыкаюсь вслепую,в надежде, что вдруг в башке сложится цельная картина из этих дурацкихобрывочков... Вот если бы я знал, кто меня тебе продал...

– Э, нет, – сказал Гвоздь решительно. – Этоуж, прости, так секретом и останется... еще и оттого, что с э т о й стороны нетникакой угрозы. Короче. Что тебе нужно все-таки?

– Вот чего мне пока что не нужно, так это денег, –сказал Мазур, подумав. – Парочку надежных... впрочем, кто нынче при такомраскладе может быть надежным? Лучше уж парочку откровенно тупых ребят – нотаких, которые будут выполнять приказы от сих и до сих, ни единого вопроса незададут. Чем они проще и дальше от жизненных сложностей, тем лучше. Найдешь?

– Такого добра...

...Мазур слушал доклад, сидя в кабинете, в отведенных емупокоях, с распущенным узлом галстука и стаканчиком виски в руке –расположившись в вальяжно-раскованной позе немаленького босса, имеющего праворуководить и строго спрашивать отчета.

Судя по поведению собеседника, ничем внешне непримечательного крепыша лет тридцати по кличке Быча, тот не был посвящен в г лу б и н н ы е сложности, искренне полагая Мазура не пленником на крючке, азначительной персоною из столиц, близкой к Папе. Особым интеллектом Быча неблистал, но излагал факты подробно и толково.

О том, что незадачливый директор магазина «Радость» недрыхнет долгим алкогольным сном, а натуральным образом мертв, точнее говоря,лишен жизни насильственным образом, дознались даже не поздним вечером, а утромследующего дня. Валькирия Танечка, судя по ее показаниям, так и ушла домой,ничегошеньки не заподозрив – уверяла, что шеф и раньше заваливался дрыхнутьнадолго, в той самой комнате, так что не стоило его будить. Ночной сторож, явившийсяс концом рабочего дня, опять-таки не заподозрил, что провел ночь в компанииостывшего трупа – он тоже прекрасно усвоил привычки нанимателя, заступив навахту, лишь мельком заглянул в комнату и со спокойной совестью отправилсядрыхнуть сам. Утром приехала Танечка, а сторож ушел. Лишь часов в одиннадцатьдня кто-то из постоянных, особенно настырных собутыльников, жаждавший то лиобщения, то ли деньжат на опохмел, энергично взялся будить мнимоспящего, стащилего с дивана... и вылетел в торговый зал, распугав воплями ранних ценителейпрекрасного. Тут оно все и закрутилось – милиция, переполох, эксперты...