– Всему свое время, – сказал Мазуррешительно. – Будет вам и белка, будет и свисток... Давай-ка о другом. Яхочу поговорить со Светланой. Хотя бы по телефону. Чтобы убедиться, что с нейвсе в порядке. И немедленно.

Вот оно! То самое секундное замешательство, которого он ждалзаранее. Гвоздь быстренько справился с собой, но Мазур уже сделал выводы...

– Не пойдет, Степаныч, – решительно сказалГвоздь. – Уж извини, никак не могу... Телефон в нынешней ситуации –вещь опасная. И прослушать могут, и запеленговать. Подожди денек, ладно? Я покаприкину, как можно это устроить, чтобы никого не навести на след и ничего непровалить. Договорились?

Какое-то время Мазур старательно играл мимикой, изображаяпоочередно раздражение, неприкрытую злость, смирение перед обстоятельствами.Актер из него был не великий, но и Гвоздь его не настолько уж хорошо изучил,чтобы разоблачить игру прямо здесь и сейчас...

– Ну ладно, – сказал Мазур. – Подожду денек,только, я тебя очень прошу, не вздумай меня на мякине прокинуть... Я ведь могуи ж у т к и м быть, Фомич, очень даже нехорошим. Оба мы с тобой волки те еще...

Гвоздь сказал тихо и очень серьезно:

– Степаныч, вот потому я и не пытаюсь с тобойпередергивать. Мы с тобой – из одной колоды, знаешь ли!

– Ну да? – усмехнулся Мазур.

– Представь себе, – сказал Гвоздь. – То, чтоя четверть века топтал зону, а ты верно служил родному государству – разница, вобщем, абсолютно несущественная. Мы с тобой социально близкие люди в томсмысле, что оба бо2льшую часть жизни прожили не по писаным законам, а попонятиям. То, что п о н я т и я у нас разные, ни чертане меняет. Главное, это понятия данной конкретной стаи, а не писаные законы, покоторым живет с т а д о. И какая, к чертям, разница, что мне вешали срока, атебе – ордена? А? Да нету никакой разницы.

– Вопрос, конечно, философский, – усмехнулсяМазур.

– Да ни хрена там нет философского, Степаныч. Одна селя ви на грешной земле... Лучше скажи, чем тебе еще подмогнуть? Что-то тыдавненько ничего серьезного не просишь...

– Значит, попрошу, – уверенно сказал Мазур. –Можно бумажку с ручкой? – Он взял два квадратных листка из прозрачнойкоробочки и разборчиво написал на одной фамилию, имя и отчество, а на другой –название заведения.

– И? – вопросительно поднял бровь Гвоздь.

– За поименованным здесь человеком нужно постоянноенаблюдение – сказал Мазур. – С нынешнего момента, днем и ночью...

– А цель?

– Одна, – сказал Мазур. – Чтобы я знал, чтоона делает по часам и минутам. От и до. Это реально?

– Еще как.

– Есть одно немаловажное уточнение, – сказал Мазурнебрежно. – Я хочу, чтобы этим делом занялись ребятки из того вашегокрыла, что подчинялось покойному Вове Котовскому. Это не значит, что я кому-тоне доверяю, отнюдь. Считайте это моей блажью.

– Хорошо, – усмехнулся Гвоздь. –У серьезного человека и блажь заслуживает серьезного отношения... А с этимвот заведением что изволите сделать? Не спалить, надеюсь? Очаг культурывсе-таки, областная научная библиотека...

– Помилуйте, – ухмыльнулся Мазур ему в тон. –К чему такие ужасы? Я там просто-напросто хочу поработать.

– Когда?

– А нынче же ночью, – сказал Мазур. –Где-нибудь, этак, после полуночи. Вам не кажется, что это самое идеальное времядля работы в научной библиотеке? Никто тебя не отвлекает, никто не путается подногами... Можете устроить так, чтобы я ночью туда попал, и никто потом об этомне узнал?

– Сделаем, – сказал Гвоздь чуточкуозадаченно. – Задали вы мне задачку... Загвоздка не в том, что это сложно– чего там, ребята крутанутся – а в том, что т а к о г о я еще в жизни неорганизовывал. Непривычное для меня место.

– Цивилизуйтесь, Николай Фомич, – сказал Мазур сусмешечкой. – Коли уж в легальные бизнесмены подались... Ну, не смею болеетратить ваше время...

Он встал и, легонько помахивая завернутой в бумагу картиной,вышел из кабинета. Спускаясь по лестнице, поймал себя на том, что взвешиваеткартину на руке, пытается прикинуть, на сколько она потянет. Выходила сущаяерунда, менее килограмма – да и то главным образом за счет старой,основательной деревянной рамки и стекла. Бумага сама по себе ни черта почти ине весит. Тем пикантнее ощущения.

Впрочем, он мог и ошибаться. Возникшие в мозгу ассоциациибыли элементарной ошибкой, путаницей, выдачей желаемого за действительное,белой горячкой, шизофренией, старческим маразмом...

Мазур предусмотрительно утешал себя этими оптимистическимимыслями – когда не спеша шел по двору, когда поднимался в свои апартаменты,когда извлекал картину из обертки, бесцеремонно кромсая плотную хрусткую бумагуперочинным ножичком.

Темнело в эту пору поздненько, и света было достаточноприродного. Он сидел в уютном глубоком кресле, держа перед собой застекленнуюкартину на полусогнутых руках – локти для удобства уперты в колени, сигареткадымится в углу рта.

Всего-то полметра на полметра, не более. Очень похоже, этюдкогда-то был частью более обширной работы – в правом верхнем углу четковиднеются полоски и полукружья, слишком четкие и осмысленные для обычных кляксили там помарок, или пробы кисти. Правда, уже не определить, что красовалось наотрезанном куске.

Мужик яростно орал, разинув рот так, что это превышаловсякие человеческие возможности. Это даже и не совсем человек – некая помесь созверем, ни один человек не сможет так разинуть хайло, да и зубы какие-тостранные: сатир? оборотень? фавн? или кто там еще?

Что интересно, была в этом орущем страхолюде некаязагадочная привлекательность. Он с т р а н е н, но не уродлив, диковинный, ноничуть не омерзительный. Все дело, сдается, в недюжинном мастерстве художника.Он был талантлив, ясно даже такому далекому от изящных искусств человеку, какМазур. Быть может, те же самые чувства заставили и молодого подполковникасгрести в мешок именно эти картины, а не какой-нибудь массивный портсигар илизолотой канделябр...

Послышался негромкий знакомый стук, дверь почти сразу жераспахнулась, и зацокали каблучки. Очаровательная и послушная, экологическичистая девочка Ксюша принесла поднос с ужином. Без дополнительных указанийводрузила его на обычное место, встала поодаль, наблюдая за Мазуровымизанятиями с хорошо скрытым презрительным самомнением юности – и грамотнопоставленной гримаской красивенькой дурочки. Хотя не проста была девочка, ох,не проста – но что поделать, приходится принимать ее такой, какова она есть,дареной девушке в диплом не смотрят...

– У вас будут какие-нибудь распоряжения? –поинтересовалась Ксюша с безразличным видом. – Пожелания? Фантазии?

– Ксюша, – сказал Мазур, поставив картину на полрядом с креслом. – А ты, собственно, Ксения или Оксана?