Тамарка задумалась.

— Нет, Мама, милицию не хочу. Разберёмся сами. Может она ещёобъявится.

— Объявится, как же! — изумилась я такой наивности. —Сколько она взяла?

— Да крохи, Мама, тысяч десять или двенадцать, не стоит ишуму поднимать.

— Двенадцать тысяч чего? Рублей или долларов?

— Долларов конечно, я же не идиотка хранить в рублях, —обиделась Тамарка.

Я пришла в ужас и закричала:

— Только не говори этого больше никому! Двенадцать тысячдолларов! Крохи! Почему бы тогда эти крохи не отдать мне? Почему они досталиськакой-то домработнице? Чем я хуже?

— Мама, ты алчная! — возмутилась Тамарка.

— Ха! Была на свете справедливость! — тут уж прямовзбеленилась от обиды я. — Домработница украла твои крохи, и ты слова плохого оней не сказала, а я, та, которая ради тебя на все готова, получает одниоскорбления, крохи же достаются другим.

— Мама, если ты ради меня на все готова, то хоть секундупомолчи, — взмолилась Тамарка, — я уж больше не прошу, за это время постараюсьизложить свою позицию по этому вопросу.

— Изложить позицию? В компании своей будешь излагатьпозицию! А сейчас излагать позицию буду я. Будь моя воля, издала бы закон,карающий каждого, кто двенадцать тысяч долларов считает крохами. Кстати, ктотебе рекомендовал эту домработницу?

— Зинаида, — добродушно призналась Тамарка. — Этородственница какого-то её приятеля.

Я обомлела.

— Зинаида?!

— Ну да, Мама, Зинаида, а чему ты так удивляешься?

— До чего обнаглела эта убийца! — возмутилась я. — Она ужесовсем не скрывается. Скоро будет прямо с ножом в открытую и ходить. А я ещё,глупая, пытаюсь её подловить на каких-то анализах, когда все и без анализовясно.

Тамарка рассердилась:

— Ты о чем, Мама? Какие анализы? Объяснишь ты мне наконец?

— Обычные анализы! — раздражаясь её бестолковостью,закричала я. — Экспертиза! Должна же я знать, чем травили твоего кота! Сейчас толькоотнесла шприц Зинке, от неё возвращаюсь.

— И что Зинка?

— Я ей шприц вручила, и она без всяких его взяла и обещалаотдать на анализ. Теперь понятно, зачем она это сделала, хотела выманить измоих рук улику.

Услышав это, Тамарка вышла из себя.

— Мама, ты невозможная! — завопила она. — Порой мне кажется,что ты безнадёжно глупа!

— Насчёт тебя мне это кажется уже не порой, асистематически. Я не всю жидкость со шприцем Зинке отдала, а несколько капельвыдавила на настоящий анализ, который мне будут делать надёжные люди. Я нетакая дура, чтобы ждать от Зинки благодеяний. Вот сейчас она все бросит иначнёт помогать мне ловить себя. Знаешь, зачем я ей шприц отдала?

— Зачем?

— Да с одной лишь целью: взглянуть на её реакцию. Зинка неразочаровала меня и повела себя как неисправимая преступница. Она и глазом неморгнула, когда услышала, что покушались на тебя и твоего кота, а будь оначестным человеком, так забросала бы меня вопросами. Что же делает она?

— Что?

— Берет спокойненько шприц и отправляет его в холодильник.Станет так вести себя честный человек? Ведь шприц — улика.

— Мама, не будь наивной, — опять рассердилась Тамарка. —Никакая шприц не улика. Завтра домработница, объявись она, скажет что и в глазаэтот шприц не видела. И будет права.

— И пусть скажет. Я с ней судиться не собираюсь, потому чтоя честный человек и не надеюсь на правосудие. На правосудие рассчитывают толькопреступники. У них всегда на это находятся деньги. Мне же надо лишь знать, чтов этом шприце, потому что шприц улика только для меня.

— Чего же тогда бояться Зинке? — удивилась Тамарка.

— Того, что в шприце, а там, я уверена, бешенство!

— Да почему же именно бешенство? Мама!

— Потому, что это самый надёжный способ угрохать тебя, самыйестественный. Ну подумай сама, твой кот, после чрезмерно длительного общения сДаней, умирает от бешенства. Кого это удивит?

— Никого, — уверенно ответила Тамарка.

— А уж если ты заразишься бешенством от своего кота, это ивовсе нормально, это само собой разумеющееся. Кстати, у тебя уже есть некоторыепризнаки. Хорошо, что мы разговариваем по телефону.

— Мама, не зли меня, — попросила Тамарка. — Сказала быспасибо, что выслушиваю твои глупости, так она ещё и издевается.

— Тома, не издеваюсь я, а настоятельно рекомендую сегодня жесделать и себе и коту прививку от бешенства, может ещё и не поздно.

— Мама, это глупо. Вот сейчас все брошу и начну делатьпрививку коту. И, главное, почему? Откуда взялась для этого причина?

— Тома, причина есть! — пылко заверила я.

— Во-от. Только потому я должна мучать уколами своего кота,что тебе втемяшилось в голову, будто бешенством его заразили. Да ладно уколыкоту, а то уже вопрос так стоит, что и мне. А завтра ты начнёшь агитироватьменя лечиться от СПИДа. Потому что тебе новая версия в голову придёт.

— Тома, умереть мне на этом месте, от СПИДа не буду, —клятвенно заверила я. — Только от бешенства.

— Да почему именно от бешенства?! — уже не на шуткураспсиховалась Тамарка. — Как ты себе это мыслишь? Прийду я к врачу и попрошу:«Сделайте мне прививку от бешенства.» А он: «Вас собака кусала?» А я: «Нет,никто меня не кусал, но вы все же сделайте.» Сорок уколов в живот! Мама!

— Тома, ты отстала от жизни, медицина со страшной силойрванула вперёд, уже не делают сорок уколов в живот, это вчерашний день.

— А мне плевать! — гремела Тамарка. — Мне и одного укола ненадо. Я не казённая. И, главное, бешенство! Почему бешенство? Будто ты незнаешь других болезней, более приятных.

— Да, бешенство потому, что все остальное излечимо, —разозлилась уже и я. — Из животных болезней человеку страшно только бешенство.От него вообще не лечат, а только облегчают страдания. Если ты не забыла, тебяхотят убрать. Им не болезни твои нужны, а смерть. Ясно?

— Ничего не ясно. И забудь, что я там пьяная тебе наплела.Все это вздор! Никто убивать меня не будет.

Я была близка к отчаянию. Тамарка не верила мне, это былоочевидно. Но как объяснить этой дурочке, что и ей и её коту грозит мучительнаясмерть.

— Тома, ты только не сердись, — заискивающе начала я. — Ведьэто же бесспорно, согласись…

— Что бесспорно? — грозно перебила она меня, уже совершеннонеспособная к диалогу.