— А по-моему, это как раз признак неплохой. Я, пока шелсюда, всё думал… Мне кажется, что я начинаю понимать его психологию. Судя поэтой грубости, да и по разным другим признакам, Ястыкову нравится вас унижать.А из этого следует, что он получит гораздо большее удовлетворение, если неубьет Миру, а вернет — или, с его точки зрения, швырнет — вам ее обратно. Поего представлениям, это и будет демонстрацией абсолютного превосходства. ЛицоКуценко просветлело.

— Да-да, это очень на него похоже. Я помню, как в шестомклассе папа на день рождения подарил мне японский фонарик. Это была настоящаяроскошь. Вы не представляете, сколько для меня значила эта блестящая штуковинас разноцветными кнопочками. Впервые в жизни у меня появилось что-то, чемузавидовали другие. Я взял фонарик в школу и полдня был самым главным человекомв классе. Кому-то давал подержать это сокровище, некоторым избранным позволялзажечь лампочку и покрутить цветные фильтры. А после третьего урока фонарикотобрал Ясь. Я канючил-канючил, но он только смеялся. В конце концов,наигравшись, вернул, но сначала расколол стекло — просто так, из подлости. Иеще сказал: «На, Куцый, теперь можно».

— Ну вот видите, — обрадовался Николас. — Вернул же!

— А что если… — Мират Виленович понизил голос. — Если он и сМирой поступит, как с тем фонариком? Вы… вы понимаете, что я имею в виду?

Глядя в искаженное мукой лицо предпринимателя, Фандоринпочувствовал, как по коже пробегает озноб. Вспомнилось, как Ястыков смотрел навысунутый язычок Миранды: глаза зажглись странным блеском, мясистая нижняя губаплотоядно выпятилась. Как Жанна его назвала — «сексуальный террорист»?

Но развивать эту нехорошую тему не следовало, пора былоперевести разговор в конструктивное русло. Именно так профессионал до добрымсоветам и поступил:

— Я бы посоветовал вам выдвинуть следующие условия. Ровно вдесять утра, когда начнется аукцион, нас с Мирой должны выпустить из квартиры.Пускай нас сопровождают охранники — до той минуты, пока вопрос о комбинате неразрешится. Тогда охрана нас отпускает совсем. По-моему, это компромисс,который устроит обе стороны. Ведь если вы Ястыкова обманули, его люди могутзастрелить на месте нас обоих. Это дело одной секунды.

— А если он обманет? Я уступлю комбинат, а вас всё равноубьют?

— Не думаю, — гордясь собственным хладнокровием, ответилНика. — Одно дело, если Ястыков разъярен и жаждет мести. И совсем другое, еслион получил то, чего хотел. Убивать нас среди бела дня, на глазах у прохожих —риск. Не станет он рисковать такой сделкой, только чтоб сделать вам больно. Явидел этого человека, разговаривал с ним и составил о нем определенноепредставление. Безусловно мерзавец. Но прагматического склада. Подличать вовред себе не станет.

— Согласен. — Куценко нервным жестом сдернул очки, потерпереносицу. — Предложение отличное, Ястыкову нечего будет возразить. Я буду свами на постоянной мобильной связи, а Ястыков — на связи со своими гориллами.Ну, то есть сам я с вами говорить не смогу, на контакте будет Игорек. Кактолько аукцион закончится и вас с Мирочкой отпустят, немедленно отправляйтесь…ну, скажем, на ближайшую станцию метро и ждите, пока за вами приедут.

— А если нас не захотят отпустить, поднимем крик на веськвартал. Уж можете мне поверить — шито-крыто у них не получится.

— В ту же самую секунду, как это произойдет, я прямо там, вГоскомимуществе, схвачу Яся за горло и сделаю вот так.

Куценко взял с блюдца чашку, сдавил ее своими тонкимипальцами, и фарфор лопнул. Горячий кофе полился по запястью Мирата Виленовича,по белому манжету, но на лице доктора не дрогнул ни единый мускул.

Конечно, в исполнении женщины трюк с раздавленной ёмкостьюсмотрелся гораздо эффектней, да и стакан толще, чем фарфоровая чашка, и всё жеНиколас был впечатлен демонстрацией брутальности и самим сходством ситуаций.Все хищники похожи друг на друга, пронеслось в голове у магистра. Внезависимости от породы и размера, инструментарий у них один и тот же: клыки,когти, стальные мышцы.

Вытирая руку салфеткой, Куценко сказал:

— Я не благодарю вас, потому что словами моих чувств всеравно не выразить. Вы и так понимаете, вы тоже отец…

Он повернулся к секретарю, подал ему какой-то знак.

Игорек подошел, подал пластиковую сумочку.

Николас изумленно захлопал глазами. Это еще что такое?Подарок в знак благодарности?

Конфузясь, Мират Виленович попросил:

— Вот, передайте, пожалуйста, Мирочке. Это ее любимаяпижама. И еще шоколад «Вдохновение». Для нее это главное лакомство, еще с детдомовскихвремен…

И отцы разом, как по команде, нахмурились, чтоб не дай Богне прослезиться.

* * *

В «Пушкине» уже кушали десерт: Ястыков — миланез сапельсиновым кремом, Жанна — антреме из тропических фруктов.

Новое явление парламентера было встречено дружным,заливистым смехом.

Вытирая слезы, Олег Станиславович выдавил из себя:

— Ой, не могу… «Что если он с Мирой поступит, как сфонариком?» У… у… умора!

А идея хороша! Как мне самому в голову не пришло! Сдутьпыльцу невинности! А всё Ку… Куцему спасибо!

Остолбенев, Фандорин смотрел на веселящуюся парочку, и егоошарашенный вид вызвал новый приступ истерического хохота.

— Три раза! — Жанна, давясь, показала три пальца. — На те жеграбли! Ничему не научился!

Она приподнялась со стула, сунула Николасу руку в нагрудныйкарман пиджака — того самого, из магазина «Патрик Хеллман» — и вынула какой-томаленький шарик.

Микрофон!

Всё это время они подслушивали!

В самом деле, он неисправимый идиот: ни история с Гленом, ниистория с капитаном Волковым не научили его элементарной осторожности.

Сделав невозмутимое лицо (а что еще оставалось?), Никахолодно сказал:

— Делаю вывод, что условия, выдвинутые господином Куценко,вам известны.

— Известны-известны. — Жанна показала ему большой палец. —Классные условия. Ты, Ника, показал себя молодцом.

Олег Станиславович кивнул.

— Да. Подите, скажите Куцему, что всё нормально. А пропыльцу невинности это я пошутил. Цыплячья грудка и сиротские хрящикимадемуазель Миранды меня нисколько не привлекают. Вперед! Фигаро здесь — Фигаротам. А мы пока ударим по дижестивчику. Верно, золотко?