— Уильям, мы сейчас соберем твои вещички и уедем из БарХарбора. Знаешь, как государственный свидетель, которому надо скрыться вбезопасное место.

— Что ты сделал? — встревоженно спросил Билли.

— Спокойно, спокойно! То, что и собирался сделать, — нибольше, ни меньше. Но знаешь, когда палкой разломаешь осиное гнездо, самоеправильное дело — драпануть подальше, Уильям, верно?

— Да, но…

— Времени нет. Я могу разговаривать, только упаковывая твоивещи.

— Куда?! — почти завопил Билли.

— Недалеко. По пути скажу. Давай уходить. Кстати, неплохо бытебе сменить рубашку. Ты хороший парень, Уильям, но начинаешь малостьпопахивать.

Билли направился было в контору, чтобы сдать ключ от номера,но Джинелли слегка коснулся его плеча и взял ключ из его руки.

— Я лучше положу его на ночной столик в твоей комнате. Утебя все уплачено по кредитной карточке?

— Да но…

— Ну тогда позволим себе неформальное прощание. Никому отэтого не плохо, и поменьше внимания к нам, верно?

Женщина, бежавшая трусцой по дороге, бросила на них взгляд,потом посмотрела широко раскрытыми глазами. Джинелли перехватил ее взгляд.Билли, к счастью, ничего не заметил.

— Я даже десять долларов оставил горничной, — сказалДжинелли. — Поедем на твоей машине. Я поведу.

— А твоя где? — Он знал, что Джинелли тоже взял в арендумашину. И только теперь до него дошло, что он не услышал звука мотора перед темкак появился Джинелли. Для утомленного разума Билли все происходило слишкомстремительно, чтобы успеть как следует разобраться в происходящем.

— С ней все в порядке. Я оставил ее на боковой дороге миляхв трех отсюда и дошел пешком. Снял, правда, крышку с распределителя и оставилзаписку, что машина поломалась, а я вернусь через несколько часов. Это на тотслучай, если кто-то проявит излишнее любопытство. Хотя не думаю, что такиенайдутся. Там на самом проселке трава растет посередине.

Мимо проехал автомобиль. Водитель посмотрел на Билли Халлекаи замедлил ход. Джинелли увидел, как он вытянул шею и оглянулся на них.

— Пошли, Билли. Люди на тебя заглядываются. Следующиелюбопытные могут оказаться не теми людьми.

Спустя час Билли сидел перед телевизором в комнате другогомотеля. Комната была частью довольно задрипанных апартаментов мотеля сназванием «Голубая луна автомобильного двора». Находился он всего в пятнадцатиминутах езды от Бар Харбора, но Джинелли был явно доволен. По телевизору ВудиВудпеккер, дятел-пройдоха, продавал страховку говорящему медведю.

— О'кей, — сказал Джинелли. — Ты тут отдыхай, Уильям, а я смываюсьна весь день.

— Вернешься снова туда?

— Вернуться в гнездо шершней, когда они там вовсю летают?Нет уж, мой друг, только не я. Не сегодня, по крайней мере. Сегодня савтомобилями поиграю. Сегодня ночью будет достаточно времени для второго этападействий. Может, выкрою время заглянуть к тебе, но особенно на это нерассчитывай.

Билли не увидел Ричарда Джинелли до девяти утра следующегодня, когда он подкатил на синем «Шевролете», явно не компаний «Херц» или«Авис». Краска была тусклой, в пятнах. Ветровое стекло рядом с водительскимместом пересекала тонкая трещина, на багажнике — крупная вмятина.

На этот раз Билли еще часов шесть назад снова решил, чтоДжинелли мертв. Теперь он радостно приветствовал его, пытаясь скрыть слезыоблегчения. Казалось, вместе с весом он терял способность контроля над своимиэмоциями. В эхо утро, когда взошло солнце, он впервые ощутил ускоренное инеровное сердцебиение. Ловил ртом воздух и стучал себя по груди здоровой рукой.Постепенно сердце унялось, но факт оставался фактом: первые признаки аритмии.

— Я думал, что ты погиб, — сказал он Джинелли, когда тотвошел.

— Ты все повторяешь это, а я все снова возникаю. Ты бы лучшеуспокоился насчет меня, Уильям. Если думаешь, что я недооценил этого старогохрена, ошибаешься. Он умен и опасен.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Потом скажу.

— Сейчас скажи!

— Нет.

— Почему?

— По двум причинам, — терпеливо ответил Джинелли. —Во-первых, ты можешь попросить отступить. Во-вторых, потому что я за последниедвенадцать лет так дико не уставал. Сейчас пойду в спальню и просплю восемьчасов. Потом встану, съем фунта три любой жратвы, какая подвернется, потом уйдуобратно и подстрелю луну в небе.

Джинелли в самом деле выглядел крайне утомленным, дажеосунулся. Кроме глаз, подумал Билли. У него в глазах бесы играют.

— А если, допустим, я бы попросил тебя отступить? — тихоспросил Билли. — Ты отступил бы, Ричард?

Ричард некоторое время пристально смотрел на него, а затемответил так, как и ожидал того Билли, увидев у него в глазах этот сумасшедшийогонек.

— Теперь уже нет, — спокойно ответил Джинелли. — Ты болен,Уильям. Насквозь болен. Нельзя доверять твоим суждениям о том, в чем состояттвои интересы.

«Иными словами, ты тоже как бы подписал на меня бумаги».Билли раскрыл рот, чтобы высказать эту мысль вслух, но тут же закрыл его.Потому что Джинелли вовсе не имел в виду того, что сказал: просто звучалоболее-менее разумно.

— И еще потому что это уже стало твоим личным делом, верно?— спросил Билли.

— Да, — ответил Джинелли. — Для меня это теперь личное дело.Он ушел в спальню, снял брюки и рубашку. Пять минут спустя он уже спал, лежа напокрывалах.

Билли налил воды, проглотил таблетку эмпирина и затем допилстакан воды, стоя возле двери. Его взгляд переместился с Джинелли к его штанам,брошенным на кресло. Он прибыл в идеально отутюженных брюках, но где-то запоследние пару дней приобрел и стал носить голубые джинсы. В их карманахнаверняка находились и ключи от «Новы», припаркованной возле гостиницы. Биллимог их взять и уехать прочь. Но, разумеется, так он ни за что не поступит. Дажетот факт, что подобный шаг означал для него скорую смерть, имел второстепенноезначение. Самым важным было: как и где все это закончится.

В полдень, пока Джинелли спал глубоким сном, Билли сноваощутил аритмию. Потом и сам задремал. Ему приснился сон, правда, совсемкороткий, но наполнил его ощущением страха и дьявольского удовольствияодновременно. Во сне он завтракал у себя дома вместе с Хейди. Между ними лежалпирог. Она отрезала большой кусок и протянула Билли. То был яблочный пирог. «Онтебе жирку прибавит», — сказала она. «Я не хочу быть толстым, — ответил он. —Решил остаться худым. Ты ешь его». Он протянул ей кусок рукой, не толще кисти.Она приняла его. Потом сидел и наблюдал, как она ест, и с каждым ее укусом ощущениестраха и, одновременно, радости возрастало. Грязной радости.