— Есть у нее что-то от той артистки. По этой артисткемой батя сохнет. Накупил с нею кассет и от телевизора за уши не оттащишь.Матушка ему объясняет, что артистки те же самые проститутки, а он и слушать нехочет. Бутылку прикупит и к телеку. Матушка сказала, чтобы он к ней шлепал,если он как лох последний голову потерял. Только та покрасивее и поярче. Этазахезанная какая-то, словно из подвала вылезла.

Парень усмехнулся и обратился ко мне.

— Подруга, тебе кто-нибудь говорил, что ты на однуартистку похожа?

— Нет.

— Это значит я тебе это первый говорю?

— Первый.

— Тогда танцуй от счастья. Я тебя лахудру с такойтеткой сравниваю — это ж какая честь! Видишь, какой я ни есть, а комплиментыженщинам делать умею.

— Хорошенькие комплементы, — раскраснелась я отзлости. — Кто дал тебе право называть меня лахудрой?! Что думаешь,одинокую женщину встретил на кладбище и можешь ее оскорблять?! Что думаешь, заменя заступиться некому?!

— Мне никто никаких прав никогда не давал. Они у меня итак всегда были, — процедил сквозь зубы разозленный парень и посмотрела наменя так, как смотрят на заклятого врага.

Справедливо рассудив, что наши споры могут продолжатьсяцелую вечность, я приняла решение как можно быстрее закрутить колесо и унестиподальше ноги. Показав, что разговор окончен, я села на корточки и сдемонстративной яростью принялась крутить это злосчастное колесо. Моя наглостьне осталась незамеченной. Молчаливый парень по имени Витюха уже во второй разсхватил меня за шкирку и поставил на ноги.

— Ты чо отворачиваешься, когда с тобой людиразговариваю!?! Я чо по твоему перед тобой стоять должен, а ты передо мнойсидеть?!

— У меня времени в обрез. Я, по-моему, все сказала ипопрошу не трогать меня своими руками.

— А мне насрать, что у тебя времени в обрез. Мне вообщена все на свете насрать.

— Господи, сколько же в тебе говна, — ядовитозаметила я и хотела было опять заняться колесом, но парень по имени Витюхабуквально рассвирепел и взял меня за подбородок.

— Тебя, подруга, точно никто никогда не наказывал.Видно, придется мне щас это сделать. Я тебе покажу где раки зимуют.

— Да что вам от меня надо?!

— Говори, какого хрена ты на заброшенном кладбищеделаешь?!

— Мимо проезжала.

— Мимо проезжала?!

— Мимо.

— Да только тут мимо никак не проедешь. Сюдаобязательно свернуть надо.

— Вот я и свернула, чтобы колесо поменять. Не буду же япосреди дороги его менять, людям мешать.

— Каким людям?! Ты прекрасно знаешь, что здесь отродясьникаких людей нет.

— На кладбище мне как-то спокойнее…

— И кладбища, значит, не боишься?!

— А почему я должна его бояться?

— И могил не боишься?

— Нет. В том городе, где я родилась, кладбище недалекоот моего дома было. Мы туда с одноклассниками часто ходили. Могилырассматривали. Так что у меня вообще по этому поводу страха никогда не было. Амои родители прямо на кладбище огород садили! Вернее прямо у самого кладбища. Ине мы одни так делали, а многие. Говорят, что там перегной хороший и картошкахорошо росла. Посадишь немного картошки и подойдешь к какой-нибудь могилке,табличку посмотришь. А там такой-то такой-то, такого года рождения. Я большевсего фотографии любила рассматривать. А на них человеческие лица, которыхбольше нет… Это сейчас мне как-то не по себе от таких воспоминаний, а тогданичего, нормально было. Кладбище, обнесенное огородами… Одни расширялись,подбирались поближе к могилам и сажали там свои картофельные плантации. Другиепсиховали, что так мало места, и хоронили своих близких прямо на этихплантациях…

— Витюха, чо она какую-то пургу несет?. — перебилменя самый говорливый.

— Я объясняю, почему я кладбища не боюсь. Если я всесвое детство на кладбище огород сажала, то почему я колесо не могу поменять?!Для меня кладбище, можно сказать, дом родной, если мне, конечно, тутпосторонние не мешают.

Не знаю, убедили ли мои доводы этих двух неприятных типов,но их квадратные физиономии не стали хоть немного добрее и не выражали ничего,кроме тупости перемешанной со страшным цинизмом.

— Дочка! Дело сделано! Я жмурика поаккуратнее закопал!Посимпатичнее!

Мы одновременно повернули головы в сторону леса и увиделиизрядно уставшего деда Герасима, пробирающегося между мо ил.

Увидев, что я стою не одна, дед спрятал лопату за спину отволнения захлопал покрасневшими от водки глазами. Немного отдышавшись, онподошел поближе и как ни в чем не бывало спросил:

— Ой, Анют, а ты не одна… А что у тебя с машиной-то?

— Колесо спустило.

— А запасное есть?

— Есть, да только поставить не могу. Новые постояльцыничего не дают сделать.

Парни переглянулись и поздоровались с дедом Герасимом.

— Здорово, дед.

— Здравствуйте, ребята, а вы что мою дочку обижаете,что ли?

— Да мы вообще женщин никогда не обижаем. Мы с нейпросто разговор за жизнь ведем. Смотрим, девушка одна на дорогой машине укладбища застряла. Во мы и заинтересовались, что же девушка тут делает, в такомместе. Почему ничего не боится. А девушка нагло нам врет, что у нее колесо спустилои что она мимо кладбища случайно проезжала. Да видно, ничего случайного небывает. Смотрим, со стороны кладбища знакомый дед идет. — Грязный даусталый, словно он в свои годы носом полкладбища перепахал. Дед, а ты-то что накладбище делал?

— Да так, прогуливался… Я тут часто прогуливаюсь. Закладбищем смотреть некому, вот я иногда на него и прихожу. Слежу, чтобыхулиганов никаких не было.

— Ты чо тут, вроде смотрителя что ли?!

— Вот верно, вроде смотрителя.

— На добровольных началах или тебя сюда кто на работуустроил?

— На добровольных. Кто меня сюда устроит, ежеликладбище брошено и тут никакого начальства нет.

— Дед, а ты за свой базар отвечаешь?! — вспылилпарень по имени Витюха.

— Как это?

— Я тебя ясно спросил: ты за свой базар отвечаешь?!