— Ты меня об этом спрашиваешь? Я-то почем знаю. Ятолько вижу, что этот крендель не деревенский, а городской. Одет он дорого,добротно. Ежели его сюда кто-то закопал, значит, это кому-то было нужно. Может,он провинился в чем… Может, денег кому-то должен… Я ваши городские законы незнаю… У вас там в городе из-за всякой ерунды могут на тот свет отправить. БабкаМатрена говорит, что убить могут даже из-за недоброго взгляда.

— У вас в деревне тоже… Просто этот человек ко мнесовсем недавно в квартиру приходил. Ума не приложу, как он мог тут очутиться.

— А он к тебе с добрыми намерениями приходил?

— Дед, а ты как думаешь, сотрудник уголовного розыскаможет прийти с добрыми намерениями?

— Смотря какой сотрудник. Вот наш участковый, которыйцелых четыре деревни обслуживает, сюда почти не наведывается, а ежели онприходит, то только с самыми недобрыми намерениями. Наведывается ко мне раз вполгода и прямо с порога заявляет, чтобы я ему самогонки налил да еще собой вдорогу дал.

— А этот и вовсе оказался не из милиции.

— Дочка, я предлагаю нам с тобой о плохом не думать, ауносить отсюда ноги. Пусть о нем думают те, кто его сюда закопал. Пусть у нихголова болит. А я сверху земли набросаю, прикрою его, и пойдем отсюда от грехаподальше. Пока это безобразие не закончится, я себе больше могилу рыть не буду,а то в мою могилку еще кого-нибудь похоронят. У вас там что, на городскихкладбищах все места заняты?

— Понятия не имею. Я вообще туда не езжу.

Как только дед начал закапывать Голубева или кто он там былобратно, я отошла чуть подальше и постаралась логически подумать о том, каким бокомон здесь появился. Но мой переутомленный мозг просто напрочь отказывалсясвязывать все недавние события в какую-то логическую цепочку и найти в них хотьдолю здравого смысла. Но одно я понимала со всей ясностью: то, что он лежитздесь, как-то связано со мной. Я сердцем чуяла, что он явился по мою душу.Сначала он возник в моей квартире, теперь вот в дедовой могиле, а в следующийраз… Нет, следующего раза не будет. Следующего раза просто не может бытьпотому, что он мертв… От того, что в последнее время на меня навалилось слишкоммного различных фактов, напрочь лишенных смысла, мне вдруг стало страшно.Впервые за долгое время мне по-настоящему стало страшно.

А все началось с той проклятой вечеринки, на которуюпригласил меня Михаил. Больше никогда, никогда не буду ходить на такиесомнительные тусовки. Я буду довольствоваться теми заработками, которые имею накиностудии. В конце концов у меня уже есть деньги — как-никак, большеполумиллиона баксов. И в конце концов у меня есть муж. А само понятие «муж» ужевключает в себя деньги.

Крепко закусив губу, я подумала о том, что мои нервы совсемрасшатались да и выдержки никакой. Быть может, мне нужно отдать Михаилу деньгии тогда все закончится? Тогда зачем столько мучений, страхов, терзаний? Михаилне спрашивает о деньгах, да и я о них особо не говорю. Хотя он хочет спросить оних завтра… Что ж, посмотрим, что будет завтра. А пока я понимаю, что этиденьги, которыми я даже не могу воспользоваться, не принесли мне ничего кроменеуверенности, страха и постоянного беспокойства.

Мне захотелось зарыдать, но только не здесь, не на кладбище…Эти деньги расшатали мои нервы так сильно, что в последнее время я сталачувствовать себя хуже. Некуда. У меня все болит, а может быть, что-то одно, ноя не знаю, что именно. Голова, сердце, душа…

Я вновь обернулась на деда, и у меня закружилась голова.

— Дед, ты там скоро?

— Дочка, ты ж видишь, что я на месте не стою. Дай ханземельки немного набросаю, а то мало ли кто на кладбище еще может пройти. Темболее ты учитывай мой возраст. Мне самому скоро на тот свет отправляться, а ялопатой орудую, словно молодой.

— С чего ты это решил на тот свет отправляться? Ты форулюбому молодому дашь.

— Не говори ерунды, дочка. Возраст, как ни крути, своеберет.

Поняв, что я больше не могу стоять, я села на корточки иобхватила колени руками. Я всегда была сильной женщиной и умела сносить всежизненные трудности с удивительным достоинством. Мужчины никогда не любили техженщин, которые склонны к истерике, у которых эмоции всегда застилают разум. Ая другая, я всегда была другая… Я сильная, трезвая и неплаксивая. Только впоследнее время со мной что-то случилось… Наверное, слишком много всегопроизошло. Слишком много… А раньше, я всегда умела свои переживания скрывать.Наверное, дед Герасим правду сказал, что возраст берет свое. С годами ястановлюсь беззащитнее, эмоциональнее, утонченнее… Конечно, говорить о возрастемне еще рано, но все же, как ни крути, сила переживаний зависит именно от этогосамого возраста. Ведь раньше я даже не впала в истерику, когда мой отец вреанимации оказался, а когда он умер, я все время молчала и даже молча стоялана кладбище, не уронив ни слезинки. Хотя что творилось у меня внутри, непередать. Недаром же я профессиональной актрисой стала. Значит, еще тогда яумела играть и перевоплощаться. Я в этой жизни училась только одному: бытьсильной. Я научилась выдерживать самое плохое и выглядеть в глазах окружающихменя людей бездушною стервою, которую ничем не проймешь, даже смертью близкогочеловека.

— Ань, ты что села-то? Тебе плохо?

— Не знаю, что-то мутит меня. Больно много времени мына кладбище проводим. Словно могильщики.

— А мы и есть могильщики. Одного закопаем, другогораскопаем, и наоборот.

Дед засмеялся, но так как юмор был черным, то он естественноне вызывал у меня ответной реакции.

— Анюта, ты лучше в машине посиди. Что ж ты на землю-тоуселась?

— Я не на земле сижу, а на корточках.

— Но ведь неудобно же.

— Мне не до удобств сейчас. Тебе много еще?

— Немного. Я уже сам уработался. Ежели бы кладбище былодействующее, я бы сюда могильщиком устроился. Рука уже набита. А может, она быеще больше была набита, если бы мне за это платили. Какая-никакая, а прибавка кпенсии. Хотя на черта мне эта прибавка нужна, магазина-то все равно нет. Вотесли бы мне водочкой платили, тогда другой разговор.

Я подняла голову и заинтересованно посмотрела на деда.

— Дед, а ты не боишься пить-то столько? У тебя ужеорганизм весь заспиртован.

— Вот и хорошо, что заспиртован.

— Да что ж хорошего то?

— А то, что я уже простудой черт знает сколько временине болею.

Встав с земли, я слегка отряхнулась и пошла в ту сторону,где стояла машина.

— Дед, я тебя в машине подожду. Только давай быстрее,ладно?