Пропустив несколько рюмок, дед засунул в рот соленый огуреци перекрестился.

— Ну, чего ты крестишься-то?

— А как мне не креститься?! После того, как ты уехала яночку переночевал, затем хорошенько похмелился, взял лопату и отправился накладбище.

— Чего это ты туда пошел?

— Решил себе могилку вырыть. А то, что ж этополучается, я сам без места остался. Обделенный так сказать. Думаю, нужноположение исправить. Вот я и в путь тронулся.

— Ну, а дальше чего? — дед Герасим умел вывестичеловека из равновесия и я чувствовала, что уже окончательно теряютерпение. — Дальше чего?!

— Дальше такое…

— Какое?!

— Я взял пузырек, чтобы копать веселее было…

— Я про твой пузырек уже десять раз слышала!

— Ну а как без пузырька-то?! Короче, я себе могилкувырыл. Хорошую, добротную, просторную. Я даже несколько раз в нее лег. Удобно…Прямо вылезать не хотелось. Лег бы и лежал. Побольше водочки — и можно невставать… Думаю, дело сделано, пойду домой. Домой пришел довольный. Правда, наогороде не возился, устал. Сама понимаешь, сколько я земли перекопал. Дажемозоли на руках натер да пару заноз вогнал. На следующий день я не удержался ивновь на кладбище пошел.

— Какого черта?!

— На могилу хотел полюбоваться.

— Зачем?

— Уж больно она мне понравилась. Все-таки труд это, ахороший труд всегда глаз радует. Я прямо с утра на кладбище прибежал…

— И, что?!

— Да только могилка моя закопана.

— Как это закопана?!

— Ты меня, Анюта, ни о чем не спрашивай. Я и сам ничегоне знаю. Та могила, где мы с тобой в прошлый раз уголовника закопали,раскопана, а та, которую я себе выкопал, закопана.

— Постой, дед, я что-то ничего не понимаю.

— А я и сам ничего не понимаю.

Я покачала головой и взяв у деда рюмку с текилой, выпила ееодним махом.

— Ты ж за рулем…

— Да подожди ты со своим рулем. Это что жполучается! — охнула я. — Кто-то раскопал могилу с уголовником изакопал твою могилу.

— Верно говоришь, дочка. И даже ту самую березку,которую мы с тобой посадили на могиле у уголовника, на мою перенесли. А тыговоришь, чудес не бывает. Очень даже бывают.

— Хорошо, а где тогда уголовник?!

— Не знаю.

Дед тяжело задышал, почесал затылок и посмотрел на менякакими-то безумными глазами.

— Ань, а может того?

— Чего того?

— Может, уголовнику моя могилка больше понравилась и онрешил переместиться?!

— Ты что несешь, дед?!

— А куда он по-твоему делся?! Я тебе говорю, что он,зараза, на мою могилку глаз положил. Она и глубже и вместительнее. Вот он тудаи чухнулся.

— Еще скажи, что он сам себя раскопал и сам себязакопал.

— Получается так.

— Только у него лопаты не было. По-твоему он это делалруками?

— Выходит, руками, — вконец запутался дед.

— Дед, а может, тебе спьяну это все померещилось?!

— Ты хочешь сказать, что у меня белая горячканачалась?!

— Ну, да. Оно и понятно — столько выпить.

— Да я сколько ни пью, а всегда соображаю трезво. Давот те крест, все так и было.

— Тогда с чего ты взял, что уголовник в твою могилулег? Может, его там и нет вовсе.

— А куда ж он по-твоему делся?! Чует мое сердце, он тамлежит. Чует. Он жадный, наглый и от чужого никогда не откажется. Это и дуракупонятно.

— Так мы ж его убили! — взорвалась я. — Онпо-твоему, что, бессмертный?!

— Ой, не знаю, Анечка. Ничего не знаю. А еще вчеравечером сюда двое мужиков пожаловали.

— Каких еще мужиков? — я уставилась на дедаГерасима, словно на привидение, и даже открыла рот.

— Да я их в первый раз видел, ей-Богу. Двоемолодцов-удальцов в нашу забытую Богом деревню приехали и всех местных жителейвместе с их домами обсмотрели. А нас долго смотреть не надо. Нас можно попальцам пересчитать и пальцы еще останутся.

— А что они хотели-то?

— Они спрашивали, не сдает ли кто дачу на лето.

— Какую дачу-то? Здесь вообще никаких дач нет.Несколько жалких избушек.

— Вот они и спрашивали, не сдает ли здесь кто свою избуЯ и спрашиваю, зачем, мол, вам, изба-то, а они говорят, что они охотники. Мол,тут охотиться хорошо, да и рыбку ловить тоже. Только знаешь, рожи у них совсемне охотничьи, уголовные рожи, как у братков.

— А нынче братки самые главные охотники. Их хлебом некорми, дай поохотиться. Ну, ты сказал, что здесь никаких свободных дач нет?

— Сказал. А они стали расспрашивать, какой дом комупринадлежит, можно ли тут собственный дом построить.

— Они что, тут дом строить собрались?!

— Просто спрашивали, как это можно сделать.

— Я надеюсь ты сказал им, что это невозможно?

— Сказал. У нас тут вроде земля брошенная, строй нехочу. Только ведь она вся государственная. Это кажется. что она ничейная, аначнешь строить, сразу с района участковый приедет и признает эту стройкунезаконной. Хлопот и штрафов не наберешься.

— На какой машине они приезжали?

— Японская какая-то. Я в машинах не разбираюсь. Я вмолодости только на мотоцикле ездил, — дед вновь почесал затылок и как-тозатравленно повел плечами.

— А откуда ты тогда знаешь, что машина японская?

— Я у них сам спросил, что это за автомобиль. Онисказали, что, мол, японский автомобиль. Только я марку не запомнил.

— Ну, а номера-то хоть запомнил?! — Разговор этотвсе больше меня раздражал, и я смотрела на деда так подозрительно, словно и всамом деле решила, будто у него началась белая горячка.

— Не записал. Я как-то не привык чужие номеразаписывать. А зачем?

— Да так, на всякий случай.

Дед вновь потянулся к рюмке и забормотал себе под нос.