Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как вы его назвали?
– Пират.
– Почему?
– Он был черно-белого окраса, и вокруг одного глаза его шерсть была черной. Мы решили, что он похож на морского разбойника.
Вспоминая детство, глаза у Шандора заискрились озорством, и он совсем перестал походить на мрачного и замкнутого парня, каким я видела его почти четыре года.
Я попросила его рассказать о своем брате и друге, и он с радостью откликнулся на мою просьбу. Я услышала, как они вместе с другими мальчишками играли в футбол на поляне около конюшен, принадлежащих его отцу, как лепили после дождя в лужах замки и пускали бумажные кораблики, как дрались из-за всякой ерунды и таскали друг друга за волосы. Особенно это удавалось у Глеба, потому что сам он был коротко острижен, а его друзья-близнецы отличались длинной густой шевелюрой, схватиться за которую было проще простого.
Шандор снова вспомнил свой велосипед с погнутыми колесами, из-за которого нередко ссорился с Тамашем. Шандор быстрее освоил езду на нем и не давал брату нагнать его в мастерстве, тот злился и бросался на него с кулаками. Им часто попадало от отца за такие драки – он не одобрял их склоки, напоминал, что они братья и должны жить дружно. Отец наказывал зачинщика драки голодовкой на целые сутки. Конечно же, братское сердце не выдерживало и невиновный приносил другому какую-нибудь еду втихаря от отца. Но, разумеется, отец знал, что так и будет, на это и рассчитывал. Однако делал вид, что ничего не замечает. Таким образом, он воспитывал в братьях заботу друг о друге и прививал чувство ответственности за близкого человека.
В каждом слове я слышала любовь и уважение к своей семье, чувствовала, как много они для него значат, и как он тоскует, находясь от них далеко. Каким бы суровым ни был его отец, как бы ни противился его учебе в другом городе, его жизни среди русских, Шандор все равно не переставал говорить о нем с уважением и даже с гордостью. Особенно, когда подчеркивал, как много для отца значит его семья и ее благополучие.
Шандор шел рядом со мной, но вдруг мне показалось, что он далеко и между нами огромная пропасть. Это был тот миг, когда мне впервые захотелось прикоснуться к нему. Не инстинктивно, не случайно, а осознанно, по-дружески. Взять его под руку, как я брала под руку Дениса, когда мы компанией куда-то выходили, почувствовать его крепкое мужское плечо, ощутить в нем опору и поддержку. Или сцепить пальцы, как мы делали это с Марком, проникнуться теплом и силой его рук, и в большей степени насладиться его близостью.
Мое дружеское общение с друзьями и близкими часто сопровождалось прикосновениями. Так я передавала им свое настроение, любовь, поддержку, приободряла их, так я получала равнозначную энергию от них. С Шандором мне этого не хватало. Давая обещания и придумывая для себя правила, я не думала, что их соблюдение окажется тяжким испытанием. Но нарушить их я не смела. Ведь на них держалась наша дружба, а она для меня дорогого стоила.
К нам подошла старушка. Она была низкая и сгорбленная, и даже мне была ниже плеча, стоит ли говорить о Шандоре. На ее голове яркий синий платок с разноцветными цветами, на маленьком сморщенном носу большие очки в толстой оправе, через которые глаза казались огромными, будто она смотрела на нас через увеличительное стекло, на теле старенький плащ с прорехой на рукаве, на ногах стоптанные туфли на шнурках, затянутые на узел. В одной руке тросточка, во второй – дрожащей и сухощавой – пластиковый стаканчик. В нем мы заметили несколько монет, и еще до того, как старушка заговорила, мы поняли цель ее приближения. Одновременно с Шандором полезли в свои сумки.
– Доченька, сыночек, подайте Христа ради старушки на пропитание. Век за вас молиться буду, добрым словом вспоминать. Вижу я, вы люди добрые, не оставите в беде старую женщину. Сколько можете, мне много не надо – на хлебушек, да на молочко.
Я нашла свой кошелек, вынула оттуда всю мелочь и высыпала бабушке в стаканчик, Шандор следом опустил в него пятьдесят рублей.
– Спасибо, деточки. Дай вам бог здоровья, счастья и мир вашему дому.
Мы пошли дальше, а старушка осталась позади, продолжая желать нам здоровья и всяческих благ. Меня сразил широкий жест Шандора, и я немного устыдилась того, что подала старушке монеты. Я точно не знала, сколько их было, но подозревала, что меньше пятидесяти рублей. Только бы Шандор не посчитал меня мелочной.
– Как дела у твоих родителей? – вывел меня Шандор из размышлений о старушке.
– В целом неплохо, со стороны никто не догадается, что есть проблема. Отец стал чаще бывать дома. И мама стала веселее. Они купили путевку в Турцию на август, и мама живет в предвкушении. А еще папа предложил ей пойти работать. И мама согласилась. Тетя Марина, это мама Марка, работает в отделе народного образования, и обещала помочь маме с трудоустройством. Она вызвалась подыскать для нее подходящие курсы по повышению квалификации. Ведь в последний раз мама работала еще в Советском Союзе, а программа образования с тех пор претерпела изменения, нужно ознакомиться с этими новшествами.
– Это хорошо. Думаю, все наладится.
– Я тоже на это рассчитываю. Не верю, что одним махом можно перечеркнуть двадцать лет семейной жизни. Отец не такой.
– Я не знаю его лично, но по тому, что ты о нем рассказывала и то с какой теплотой о нем говоришь, позволяет мне думать о нем как о добром и здравомыслящем человеке. Все будет хорошо.
Расставаясь, я поблагодарила Шандора за просвещение и прогулку. Мы договорились, что посвятим ближайшие полторы недели подготовке к экзаменам, будем встречаться только в дни сдач, а потом выберемся еще куда-нибудь в ознаменование закрытия сессии. Правда, затем нам еще предстоит пройти практику в музее, но это скорее в удовольствие. Две недели в обществе с таким практикантом как Шандор, это ли не лучшее завершение четвертого курса? Ведь после этого он уедет домой, и встретимся мы лишь осенью.
В разгар сессии ко мне явился Марк. Это произошло после первого экзамена по истории России, который я сдала на «отлично». Он зашел вечером, с цветами – три красных