Он зябко передернул плечами. Хотя забота о последних месяцахумирающей легла не на его плечи, но запах лекарств, мочи и экскрементовпреследовал еще с полгода, хотя квартиру после этого дезинфицировали, сделаликосметический ремонт, заново наклеили обои, но, судя по въевшемуся в стенызапаху, надо было бы заменить и штукатурку.

Или поменяться квартирами, подумал он. Но тут же мелькнуламысль, что поменяет скорее всего шило на мыло. Найдется такой же, кто незахочет жить в квартире, где умерли его старики и где все пропитано запахом ихсмерти…

Дед сидел с листками в руках. Щурился, далеко отводил руку,шевелил губами. На газовой плите готовится закипеть чайник, а на столе уже двебольшие чашки. Крылов заглянул: в одной чаю почти ложечка, в другой —несколько крупинок. И без сахара.

— Дед, — сказал он ласково, — тебе сосливками?

Дед отмахнулся:

— Тебе мало, что я кофе пью со сливками?.. Еще и чаювкус портить.

— Врач сказал, что тебе и чай только со сливками!

— Врач, — сказал дед презрительно. — Чтоврачи понимают… Человек — это пока еще тайна. Ты мне другое скажи. Вашеобщество, как я понимаю, разрослось, разрослось… Уже и серьезные люди обращаютвнимание?

Крылов снял чайник, горячая пузыристая струя дугой ударила вчашку. Забурлило, а когда он наливал в чашку деду, в его чашке по самые краяколыхалась, быстро успокаиваясь, коричневая ноздреватая масса, похожая на торф.

— Обращают, — ответил он. Из груди рвался ликующийвопль, что еще как обращают, но с суровым дедом старался держаться так жекрасиво и мужественно, как со всеми держался дед. — Мы ломим, гнутсяшведы!

— А кто шведы?

— А все, кто не скифы, — ответил он, не задумываясь.

— И русские?

— И они тоже. Дед, русские — это не нация, аназвание косоруких неудачников. Им прилепили все грехи, какие только можнопридумать, как мы сейчас чукчам присобачиваем известный менталитет,французам — бабничество, а итальянцам — болтливость и многодетность.Хуже того, что русские с этим согласились и сами на всех перекрестках повторяюто своей косорукости, тупости, лени, неумении отличить правую руку от левой.Если нет возможности с этой дурью бороться, переубеждать весь народ, что он-дене такой, то проще из этого народа выйти. И сразу стать другим.

Дед смотрел поверх чашки чая. Взгляд из-под набрякших векстал острым.

— Многие так и делают, — заметил он. — Бегутво всякие там французы, американцы.

Крылов отпил чай, переждал, пока горячая струйка растворитсяв пересохшей за ночь глотке.

— Там свои проблемы, — ответил он наконец. —Кто бежит в американскость или европейскость, бежит из простого огня на складгорючего, где уже начинается пожар. Он еще не виден, но там скоро грохнет так,что Россия покажется огоньком в камине… Это всеобщее довольство и стремлениенигде пальчик не прищемить обойдется дорого. Дороже, чем нам строительствокоммунизма! Нужно начинать с нового народа, дед.

— С нуля?

— Дед, — удивился Крылов, — где ты видишь нуль?Мы — хитрые! Мы везде берем лучшее, объявляем своим, давно утерянным. Илиукраденным. Мы только возвращаем себе свои ценности!

Дед хмыкнул, не ответил. Крылов заглянул через край листа,поинтересовался:

— Наши правила?.. Что-нибудь заинтересовало?

Дед смолчал снова. Веки на миг приспустились, подняласьдряблая рука, смахнула слезу, в последнее время левый глаз часто слезится безвсякой причины, но когда открыл глаза, Крылов видел, с каким напряженнымвниманием дед читает, читает…

Он уже оделся в прихожей, а дед читал все тот же листок,остальные непотревоженно лежат на краю стола. Не читал даже, а то липеречитывал, то ли запоминал текст.

И только уже на лестничной площадке Крылов вдруг вспомнил,что именно было на том листке. Восхваление доблестного ухода из жизни!

На службу добирался час, еще час ходил по отделам, общался,зашел к шефу и выслушал покровительственное о молодежи, что не чтит старших. Амогла бы эта молодежь почаще бывать на работе. Мало ли что сдает работу в сроки вовремя! Работа в коллективе — это нечто другое, чем работа на кухне.Надо не отрываться от коллектива, русский народ был велик соборностью…

Крылов терпеливо слушал, все равно зарплату задержали допосле обеда, потом сходил к заму и тоже выслушал о падении нравов, наконецотстоял очередь у кассы, а домой уже не бежал, а летел. Отнять, стучало вголове, у деда эту проклятую программу по внедрению новой моды! Моды покрасивому уходу из жизни престарелых. Нашел что читать, дурак… Молодымчитать — и то мурашки по спине бегут, а старику читать — так и вовсеинфаркт хватит. Или инсульт, у кого что ближе.

С разбега сунул в щель палочку магнитного ключа. Лифт,конечно же, на самом верху, но, к счастью, никто не перехватил, не взялсяперевозить с этажа на этаж мебель. Крылов едва не подпрыгивал, торопилмедлительную технику.

В квартиру ворвался, как ураган. В туалете горит свет, нопусто, тихо работает телевизор. Дед на диване, раскрытая газета прикрываетлицо.

— Дед! — закричал Крылов страшным голосом.

Он сорвал газету. Старческие веки дрогнули, глазаприоткрылись. Дед сморщился от яркого света, проворчал:

— Что кричишь?.. Пальчик прищемил?

— Дед, — повторил Крылов обессиленно, — дед…

Он сел на столик возле кровати. В сердце еще щемило, но вовсем теле разливалось великое облегчение.

— Так что орешь? — повторил дед крепнущим голосом.Он сделал попытку приподняться, Крылов положил ладонь ему на грудь,удержал. — Что там… я не выключил газ?.. Или свет в ванной?

— Ты все выключил, — ответил Крылов. —Отдыхай, я сейчас разогрею ужин.

Однако, когда он гремел кастрюлями, в прихожей зашаркалидедовы шлепанцы. Дед появился на пороге, Крылов ногой придвинул ему плетеноекресло. Дед за спиной сопел, кряхтел, долго усаживался. Теперь, чтобы сесть,приходилось одной рукой взяться за стену, другой опереться о стол. Потому такнеохотно переползает с места на место, что все дается с трудом, а кто любитзряшные труды?

— Ну и как твои скифы? — спросил дед.

— Я сделаю омлет, — ответил Крылов. — Могу светчиной, хочешь?.. И гренки в молоке. Так что попируем! Скифы? Да со скифамивсе путем. Развиваемся настолько бурно, что просто…

Он умолк, разбивал яйца. Это дед его научил еще шестилетнегобрать яйцо в правую ладошку, левой аккуратно стукать тупой стороной ножа, деляяйцо строго пополам. Здесь важно рассчитать силу удара, чтобы яйцо расколоть надве половинки, но только как бы надколоть, чтобы не пролилось в ладонь, но затолегко раздвинуть обе половинки над сковородкой, выпуская на горячуюповерхность, где шипит масло, неповрежденный желток. Дед учил шестилетнегомалыша не разговаривать, не отвлекаться, и потому даже сейчас замирает до сихпор, хотя теперь яйца может разбить с закрытыми глазами.