Но не мастерство ткачих показалось мне настоящим даром, а возможность наблюдать за их работой и непринужденной беседой. Мужчины не следили за ними здесь, в этом месте, посвященном женщинам и богине. Лица девушек озарялись воодушевлением, а в их взволнованном шепоте мне слышались отголоски разговоров, которые вели когда-то на Крите две любящие сестры.

Приготовления продлились не один месяц, но вот однажды, ранней весной, все мы встали на заре. Прохлада овевала меня, а величавые западные небеса еще были темны и усеяны бледными звездами. Девушки поднимались, петляя по крутому склону холма, к акрополю, и тоненький их напев плыл по ветру ко мне, наблюдавшей за ними с дворцовой стены, – нежная, неземная мелодия призраком носилась в сумраке утра.

Пеплос они несли перед собой – полотно поистине прекрасное: на шафранно-желтом фоне, в лилово-синей рамке выткана была великая битва богов и титанов в начале времен. Афина, богиня-воительница, стояла в самой гуще боя. А я стояла рядом с Тесеем, чувствуя, как по лицу расплывается победоносная улыбка.

За процессией следовали жертвы: канефоры, жрицы-девственницы, вели быков. И протяжно заголосили, передавая мужчинам священные ножи, чтобы те перерезали глотки увитым лентами животным. Когда солнце достигло зенита, струйки дыма от алтарей уже доносили благоухание жареного мяса до вершины самого Олимпа.

А потом начались самые настоящие игры. Состязания я видела и на Крите, но столь богатого разнообразия – никогда. Соперники собрались со всех уголков Аттики – великое множество. Центр города ревел, пестрел и суетился. И я радовалась, что Тесей крепко держит меня за руку своей сильной рукой, проводя через толпу. Юноши состязались в беге, а зрители оглушительно их подбадривали. Мужчины со вздутыми мускулами натирались маслом, мерили взглядом противников, готовясь вступить в кулачный бой, в рукопашную. Я чувствовала нежное восхищение Тесея, и с течением дня между нами, взволнованными успехом этого праздника, установилось непривычное согласие. Звучные переборы лиры и пение сливались в знойной дымке над нашими головами. Когда Тесей раздавал награды в самом конце, толпа заревела, прославляя его – царя, всю Аттику объединившего на этом чудесном празднике. Он широко улыбался, наслаждаясь успехом и всеобщим обожанием. Я не обижалась, хоть и придумала все это сама, а он присвоил лавры. Потому что видела, сколь многого достигла, и была вполне довольна.

Нас уважали все больше, и не только в Аттике, и постепенно Афины становились могущественнейшим городом Греции. Однако тревожная мысль о возвращении Миноса по-прежнему огорчала меня порой. Много лет уже о нем не было известий, но я не смела и надеяться, что он нашел одинокую смерть на каком-нибудь далеком берегу.

Всякий раз, когда мой муж возвращался из странствий, я выносила его присутствие тем спокойней, что длилось оно недолго, но один его рассказ и впрямь меня заинтересовал. Года через два после нашей свадьбы он привез наконец известия о Миносе. И тут я в кои-то веки нетерпеливо навострила уши.

Тесей рассказал, что мой отец, обыскивавший город за городом и чуть не до края земли добравшийся, носил с собой витую раковину и всюду, являясь ко двору, спрашивал, найдется ли способный сквозь все ее изгибы нитку продеть.

– А это мог сделать только Дедал, – догадалась я.

– Именно! – с радостью подтвердил Тесей. Глаза его сверкали в свете факелов. Он растянулся на ложе, лениво покачивая в руке чашу с вином. Я не могла отрицать, что муж мой по-прежнему неотразим, хоть говорить с ним и скучно. – И вот, когда Минос прибыл ко двору Кокала на Сицилии, старый царь заявил, что знает человека, способного решить эту головоломку, и представил самого Дедала. Твой отец сидел закутанный в плащ, лица не показывал, ну а Дедал ухитрился как-то привязать тоненькую, едва заметную нить к лапке муравья, пустил его в раковину, и тот протащил нить за собой до самого конца. Тогда Минос встал, сбросил капюшон и объявил, что он великий и грозный царь острова Крит.

Тут Тесей, усмехнувшись, сделал хороший глоток вина. Утерся рукой и продолжил.

– Минос потребовал возвратить своего пленника, и добрый царь с ужасом понял, что его обвели вокруг пальца. Не желая жертвовать своим умнейшим гостем, который уже обогатил его дворец множеством хитроумных изобретений, Кокал пообещал уступить требованиям Миноса, но убедил его сначала отдохнуть у себя во дворце, а потом уж пускаться в долгий путь домой со своей добычей. Мои прекрасные дочери, сказал он, уже приготовили тебе теплую ванну с лучшими ароматными маслами – смой же пыль и тяготы долгого пути с усталого, ноющего тела. Такую роскошь Минос, разумеется, принял как должное. Он забрался в воду, наслаждаясь угодливой лестью прекрасных царевен, а те взяли да и открыли маленькую створку в ванной, созданной Дедалом как раз для такого случая. Говорят, оттуда хлынула кипящая вода и твой отец мигом сварился заживо.

Под конец его рассказа я сидела уже, натянутая как струна, стиснув руками изогнутый край ложа. Тесей поглядывал пытливо: как я к этому отнесусь? Когда правда наконец обрушилась на меня, из горла вырвался какой-то странный смешок. Этому звуку я даже сама удивилась.

Тесей улыбнулся.

– Не сомневался, что ты обрадуешься.

Может, он знал меня лучше, чем я думала. Мне казалось, он так поглощен легендой о себе самом, что других рассматривает только как малую часть своей великой истории. Но Тесей, по-видимому, слышал достаточно, чтобы понять, как глубока моя ненависть к Миносу.

– Благодарю тебя, – сказала я.

И впервые не отвела глаз, когда взгляды наши встретились.

Я ненавидела его – из-за тайн, скрывавшихся под этим крепким черепом. Но он подарил мне жизнь, на какую у меня и надежды не было тогда, на Крите. Его не заботило, как я провожу время, не пугал мой интерес к делам двора. Он хотел лишь одного – чтобы Афины процветали и сохраняли авторитет, а ему при этом не приходилось бы и в самом деле исполнять обязанности правителя и можно было бы по-прежнему свободно и без конца путешествовать.

Но когда он прикасался ко мне, я содрогалась. Эти руки – они держали мою сестру последними? Правда ли он предал останки Ариадны земле, совершив надлежащий обряд, как утверждал, или бросил ее тело без всяких раздумий? Может, отчаявшийся, мстительный дух сестры и сейчас бродит по Наксосу и нет ему хода в царство мертвых?

Тогда, на Крите, Тесей ослепил меня своей красотой и поразительными рассказами. А теперь я видела, что такое эта юношеская