влюбленность – невесомая, растаяла она, как тает под утренним солнцем снег, присыпавший иногда холмы, но исчезавший тут же. Однако разочарования своего ничем не выдавала, понимая прекрасно, что власть моя, хоть и доставляет мне наслаждение, иллюзорна и Тесей может отнять ее в любую минуту. Я, конечно, приносила пользу – очаровывала высоких гостей, усмиряла беспокойных горожан, приходивших жаловаться, и проявляла при этом внимание и ловкость, которую освоила и оттачивала без конца, – однако все время должна была помнить, что Тесей здесь царь. И если уж кого очаровывать, то в первую очередь его.

У меня получалось. Тесей был доволен и царицей своей, и походами, и вечной славой, которую сулили ему бесчисленные подвиги. Порой общество его казалось даже сносным – если мне удавалось отогнать подозрения, вечно терзавшие душу, забыть о сестре. Таков был мой секрет выживания в Афинах. Не думать о сестре. Время шло, и постепенно я к этому привыкла.

Хоть в Афинах Тесей появлялся когда вздумается и с каждым разом все дольше не возвращался к родным берегам, однажды, после недолгого его пребывания дома, живот мой стал раздуваться: нашлось вдруг новое занятие, полностью меня поглотившее. Я заглушила и боль свою, и скорбь, и гнев. Приучилась совсем почти не думать об Ариадне.

Глава 21

Ариадна

Весь день я не могла избавиться от ощущения тесноты после страшного сна о Гере. Возилась на грядках с овощами под теплым солнцем, но по-прежнему чувствовала удушливый гнет ее буравящего взгляда. И то и дело невольно посматривала в сторону гор – не появился ли там кто.

В тот день мысли о Дионисе опять закрались в голову, обвили меня, как виноградные лозы, неизменно напоминавшие о нем. Может, я сама их вызвала, размышляя вновь о его матери и жестокой мести Геры ему самому. Дионис обращался со мной не как остальные. Не оценивал, дорого ли я стою, что могу сделать для него и где пригодиться. Просто был добр и гостеприимен. С болью ощутила я вдруг, как тоскую по нему. Я распевала песни в пустых залах, и голос мой звенел так тоненько. А когда собрала урожай фруктов, собственноручно выращенных в садах, ощутила вспышку неистовой гордости, но в то же время – пустоту, провал внутри, ведь Дионису-то этого не покажешь.

Стыдно стало, что я так восприняла рассказ об Ампеле. Дионис поделился со мной скорбью, а я ответила яростью. Шли дни, и я так долго уже пробыла наедине со своими мыслями, что начала докапываться до корней этой самой ярости. Я злилась на богов, с такой небрежностью державших жизнь смертных в своих руках, но должна была признать, что Ампела погубил не Дионис. Злилась на себя, поддавшуюся его чарам, будто история с Тесеем и моей глупой доверчивостью ничему меня не научила, только Дионис ведь не хвастливый герой, лишенный совести и сострадания, и я это понимала. А может быть, созналась я самой себе, может быть, в каком-то тайном уголке души меня злило еще одно: если бы не нога, случайно вставшая на трухлявую ветвь, Дионис, наверное, и до сих пор жил бы далеко за океаном со смертным, которого первым полюбил.

Так хотелось увидеть его снова, исцелиться от боли нашей разлуки. И когда по прошествии нескольких дней или недель на закате он появился на берегу, меня захлестнула волна облегчения. Остановись я и подумай немного, наверное, скромней бы себя повела, но в ту минуту все тревоги казались ничтожными, кроме одной: что он не вернется никогда. Без всякого стеснения я бросилась ему навстречу.

Его улыбка – открытая, теплая, несдержанная – вспыхнула ободряюще, как золотая путеводная звезда. Он поймал меня и заключил в объятия, после долгого одиночества казавшиеся лишь фантазией и в то же время такие убедительно крепкие, самые настоящие.

Я много чего могла бы сказать, но все запуталось внутри, а вышло простое и честное:

– Как хорошо, что ты вернулся.

Он посмотрел на меня.

– Я всегда буду возвращаться.

Хотелось бы верить.

– Прости меня за все, и за Ампела прости – я очень тебе сочувствую. Знаю, между вами было не то, что обычно бывает у богов и людей.

Он склонил голову.

– Не то. Но откуда тебе об этом знать, ты-то ведь видела совсем другое. Расскажу тебе, в чем разница, чтобы было понятно.

Волна радости подхватила и несла меня, а сомнения и страхи, как подводное течение, тянули вниз, разрывали надвое, но я затолкала их поглубже. Не стану об этом думать сейчас, хотя бы сейчас. Пусть говорит – будем надеяться, что на этот раз он сможет меня убедить. Я схватила его за руку, потянула к дому. Сказала, набрав воздуха в грудь:

– Тогда идем, выпьем вина, и ты расскажешь мне, как все это было.

Во внутреннем дворе пылали факелы, возвещая его приход. Наксос принадлежал ему, но я так привыкла здесь хозяйничать, что сама принесла подушки для ложа и кубки для вина, будто это он гость. А когда мы уселись, глотнула густого напитка цвета меда и предложила ему рассказывать дальше.

– Что же ты делал после гибели Ампела?

Взболтав вино в кубке, он понаблюдал за ним, вздохнул.

– Я был разбит, обескровлен своей потерей, а в голове крутилось одно и то же: вот живет человек, такой оживленный, жизнерадостный, исполненный страстей, воодушевления, чувств, а потом все это вышибает из него одним ударом. Я странствовал дальше и бился над этой мыслью: почему Ампел, не дотянувшись до виноградной грозди совсем чуть-чуть, упал и разбился насмерть, почему моя мать с нерожденным ребенком в раздутом чреве, только что стоявшая во весь рост, в следующий миг превратилась в горку пепла? Как такое может быть и какой в этом умысел? Когда-то я бежал в чужие земли, терзаясь звеневшим в ушах безумием, насланным Герой, а теперь возвращался, терзаясь неразрешимыми вопросами, тоже вгонявшими в безумие и отчаяние.

Дионис помолчал. Затерявшийся в прошлом, он смотрел мимо меня, в невидимые мне дали.

– Да, эти вопросы отравляют жизнь рода человеческого. Но я могущественней смертного и сам мог найти на них ответ. Поэтому решил отыскать царство мертвых, от которого уберег душу Ампела. Я не пошел бы туда, наверное, лишь для того, чтобы вновь увидеть его лицо – лицо серой тени с пустыми глазами. Но надеялся взглянуть хоть раз в