В моем рабочем графике значится получасовое рождественскоевыступление в сиротском приюте. Остальные строчки пусты. Не за горами 1894 год,а работы не предвидится. С начала сентября мои доходы составили всего 18 фунтови 18 шиллингов.

Как говорит Хескет Анвин, обо мне ползут сплетни. Онсоветует не придавать им значения, полагая, что памятный успех моихамериканских гастролей вполне мог вызвать чью-то зависть.

Но меня это известие встревожило. Неужели за всем этим стоитБорден?

Мы с Оливией обсуждаем перспективы возвращения к спиритизму:надо же как-то сводить концы с концами; но я на это пойду лишь в самом крайнемслучае.

Пока есть возможность, целыми днями упражняюсь и репетирую.Фокусник должен тренироваться как можно больше, потому что каждая минутатренировки повышает артистизм. Поэтому я постоянно занимаюсь в студии – когдаодин, когда вместе с Оливией – и загоняю себя до изнеможения. Хотя ловкость рукпостепенно восстанавливается, временами на меня накатывает такая безысходность,что я перестаю понимать, какой смысл в этих репетициях.

Зато дети-сироты увидят великолепное представление!

К нам поступили заявки на январь и февраль. Не бог вестьчто, но мы заметно приободрились.

Заявок на январь прибавилось; одна из них, между прочим,возникла из-за отмены выступления некоего Профессора Магии! Буду счастливзабрать себе его гонорар.

Рождество оказалось счастливым! Меня посетила любопытнаямысль, которую и спешу записать, пока не передумал. (Как только решениезаписано черным по белому, оно становится окончательным!) Анвин прислал мнедоговор на выступление 19 января в театре «Принцесс-Ройял» в Стритэме. Это иесть отмененный ангажемент Бордена. Просматривая текст (в последнее времяконтракты поступают так редко, что можно подписывать не глядя!), я уперсявзглядом в один из последних пунктов. В нем содержалось достаточнораспространенное условие, которое ставится при замене артиста: мое выступлениедолжно было соответствовать техническому и художественному уровню отмененногономера.

Первой моей реакцией был саркастический смешок: по ирониисудьбы, мне предлагалось равняться на Бордена. Но потом я призадумался. Еслимне суждено заменить Бордена, почему бы не выступить с точной копией его женомера? Иными словами, почему бы, в конце концов, не показать Бордену егособственный иллюзион?

Я настолько загорелся этой мыслью, что целый день метался поЛондону в поисках возможного двойника. Правда, время сейчас самое неподходящее:все безработные актеры, которые с утра до ночи обретаются в пивных Вест-Энда,сейчас заняты в рождественских представлениях.

На подготовку остается чуть более трех недель. Завтраприступаю к изготовлению ящиков!

Осталось две недели; наконец-то сыскался подходящийкандидат! Его зовут Джеральд Уильям Рут, он актер, чтец, исполнитель монологов…а по большому счету, обыкновенный пьяница и дебошир. Мистер Рут остро нуждаетсяв деньгах; я взял с него клятву, что до окончания наших совместных выступленийон не будет в течение дня прикладываться к рюмке, пока не отработает программу.Он лезет вон из кожи, и те гроши, что я в состоянии ему платить, по его меркамвыглядят щедрым жалованьем. Можно надеяться, что он меня не подведет.

Мы с ним одного роста и сходного телосложения; осанка тожепримерно одинаковая. Он чуть полнее меня, что, впрочем, несущественно: либо язаставлю его сбросить вес, либо сам воспользуюсь специальными подкладками. Кожау него бледнее моей, но и эта проблема легко решается – с помощью грима. Притом, что глаза у него мутновато-голубые, а у меня, как принято говорить, карие,разница почти незаметна, и, опять же, всегда можно наложить грим, чтобы отвлечьвнимание зрителей.

Ни одна из этих деталей не имеет существенного значения.Куда серьезнее стоит вопрос движения: походка у Рута расхлябанная, шаг широкий,носки при ходьбе слегка вывернуты наружу. За дело взялась Оливия; она считает,что его можно довести до ума. Как известно любому актеру, походка и осанкасообщают о персонаже куда больше, нежели мимика, акцент и жестикуляция. Если насцене мой двойник будет двигаться не так, как я, – пиши пропало. Никогообмануть не удастся. Это уж точно.

Рут, которого пришлось полностью ввести в курс дела,клянется, что все понимает. Стараясь развеять мои опасения, он бахвалится своейпрофессиональной репутацией, но меня этим не проймешь. Только в том случае,если зрители примут его за меня, можно будет считать, что он не даром ел свойхлеб.

На репетиции остается ровно две недели.

Рут отрабатывает указанные мною движения, но я не могуотделаться от мысли, что ему чуждо понятие иллюзии. В драматическом театре ролине рассчитаны на обман зрителей: в спектакле участвует явно не Гамлет, авсего-навсего актер, который произносит определенные реплики. Мои же зрители,наоборот, должны уходить из театра обманутыми! Они должны одновременно иверить, и не верить своим глазам!

Мистер Рут завтра получает выходной; мне нужно многоеобдумать. У него ничего не получается, ровным счетом ничего! Оливия тожесчитает наш выбор ошибкой и настаивает, чтобы я исключил из программы номерБордена.

Но Рут – это катастрофа.

Рут – это чудо! Просто нам обоим требовалось время наразмышление. Он заверяет, что провел выходной с друзьями, но, судя по запахуперегара, он провел этот день с бутылкой.

Ничего страшного! Его движения точны, хронометраж почтибезупречен, и, когда мы наденем одинаковые костюмы, обман будет совершеннонезаметен.

Завтра наведаемся с Рутом и Оливией в Стритэм, осмотримсцену и завершим последние приготовления.

Меня не отпускает странная нервозность по поводу завтрашнеговыступления, хотя мы с Рутом репетировали до седьмого пота. В безупречномисполнении заключен некий риск: если завтра я выступлю с номером Бордена, ивыступлю лучше, чем он сам (что не подлежит сомнению), то слухи об этом дойдутдо него за считанные дни.

В этот поздний час, когда Оливия уже спит, в доме царитполная тишина, и меня одолевают разные мысли. Есть одна нелицеприятная истина,о которой я до сих пор не задумывался. Заключается она в следующем: Борденмгновенно догадается, как был выполнен этот трюк, а я до сих пор не понимаю,как его выполняет Борден.