Александр Комбатов: С 1995 года я жил и работал в Москве, где имелся избыток информации обо всем и обо всех. Конечно, много информации, в том числе и о Высоцком, получал я от своих сослуживцев и друзей. Один мой друг рассказал, как ему посчастливилось несколько минут провести в обществе Высоцкого и Марины Влади в палате первой градской больницы, куда Владимира Семеновича спрятали от прессы после незначительной автоаварии — чтобы оградить его от назойливых корреспондентов и скандальных публикаций. Другие рассказывали о встречах с Высоцким в военном госпитале имени Мандрыка, куда он приезжал к своему отцу, когда последний находился там на диспансеризации или проходил курс лечения. Вопреки скандальным историям, публикуемым о Владимире Семеновиче, в рассказах и этого моего друга, и других людей — я не услышал каких-либо негативных впечатлений о Высоцком. Из воспоминаний следует, что Высоцкий с людьми себя вел очень доброжелательно, не брезговал пообедать или поужинать вместе с отцом в госпитальной палате, поговорить с медперсоналом, или позволить давление себе померить. И даже на предложение «прокапаться» — с готовностью соглашался лечь под капельницу. Из рассказов у меня сложилось мнение о Высоцком, как о скромном в быту человеке, сдержанном и доброжелательном, с чувством юмора, не любившем лести и обсуждения вопросов, связанных с его талантом.

Валерий Иванов-Таганский: У Высоцкого был очень непростой характер. С одной стороны, он для многих в театре являлся недосягаем в общении, быстро став, после роли Галилея, ведущим артистом. С другой — если он какого-нибудь человека принимал, то тогда становился доступным, сердечным и внимательным.

Валерий Поволяев: Помню, терпимость у Высоцкого совершенно бесконечной бывала к человеку — причем, даже к пьяному, даже к не очень умному — но только при одном условии: если этот человек ему понравился. И тут мне совершенно ясен подход Высоцкого: ведь человек понятен не по тому, что конкретно он говорит, а по тому, как именно он это говорит. А также по тому, как берет хлеб, как держит сигарету — есть очень много таких дополнительных знаков, которые рассказывают о характере человека. И если Высоцкий ловил, пусть чисто интуитивно, своего собеседника на фальши, на неискренности, на том, что он не очень честные мысли в голове держит — то Владимир Семенович к этому человеку начинал относиться очень плохо.

Валерий Поволяев: В нашей компании никто и не утверждал, что Высоцкий, мол, видит людей насквозь! Но понять человека по интонации, по манере разговора, по взгляду — тут Владимир Семенович прекрасно все это чувствовал. Причем он ловил все эти нюансы в поведении человека абсолютно спокойно, пристально не вглядываясь — каким-то своим особым чутьем. И потом, Высоцкий — прежде всего актер: он любой свой взгляд, так же как и свое пристальное внимание, мог прикрыть, сделать незаметным для окружающих! Смотрит Высоцкий в упор или смотрит куда-то в сторону, но боковым зрением все фиксирует: что человек делает, как говорит, как смеется, как поправляет рубашку… Я уверен, что даже и не видя человека, Высоцкий мог все прочувствовать — по тембру голоса, по интонации, по каким-то личностным волнам, испускаемым человеком — давая затем безошибочные характеристики.

Марина Замотина: За период где-то с середины до конца 70-х годов я очень часто видела Высоцкого в ресторане Центрального дома литераторов, причем в самых обычных компаниях. Я же ходила туда-сюда через ресторан достаточно долго: поскольку рабочие комнаты Московской писательской организации располагались на верхних этажах ЦДЛ, то приходилось в течении дня часто входить и выходить через ресторан. Надо сказать, но Высоцкий никакого негативного впечатления не оставлял: не могу сказать, что он пил, гулял, буянил, или просто как-то там «ликовал». Я даже ни разу не слышала, чтобы он голос поднял. Хотя такого «добра» от других литераторов много было: все эти тосты, здравицы, пьяные выяснения отношений. А Высоцкий с друзьями всегда скромно обедал или ужинал. Это были какие-то совсем тихие, совершенно неприметные компании. Я такого не помню, чтобы он хоть раз в ресторане ЦДЛ «загулял»: напивался или скандалил — это бы сразу же начали обсуждать! Я лично видела его много раз, но всегда в каких-то таких небольших, но серьезных — то есть не в разбитных! — компаниях: люди пришли, попили, поели, посидели и ушли, не привлекая к себе внимания. Пройдешь — и не заметишь, если только лицо специально не вспоминаешь.

Валерий Поволяев: Конечно, песни Высоцкого в живом исполнении, тем более в камерном, для друзей — это что-то невероятное! У него было какое-то магическое обаяние, которое начисто подчиняло себе, заставляло слушать не отрываясь, во все глаза смотреть. Когда Владимир Семенович приходил — все начинало вертеться исключительно вокруг него. Он был прирожденный, непререкаемый лидер: бесполезно было кому-либо соревноваться с ним в обаянии, или соперничать с ним за неформальное лидерство. Он безоговорочно затмевал всех и сразу — причем без усилий, как-то совершенно естественно.