Вячеслав Огрызко: Уверен, что некий страх — «как бы чего не вышло!» — сидел впереди большинства руководителей. Боязнь пусть даже гипотетической ответственности — решала очень многое. С «перестраховщиками» я встречался очень часто. Скорее, обратных примеров не так уж и много! Помню, когда газету «Книжное обозрение» возглавил другой главный редактор, Евгений Аверин, то все поменялось просто кардинально! Аверин — человек непростой, пришедший из партийного аппарата, прошедший все ступеньки партийной карьеры. И вот был такой случай: в газете шел мой материал о Федоре Абрамове. И в тексте я привожу цитату: что говорил Абрамов о «проклятии цензуры». Главный редактор пропустил этот материал без проблем. А дальше на моих глазах стали происходить интересные вещи. Вначале, когда этот материал проходил уже в типографии, к нам в редакцию буквально ворвался рядовой цензор. И с порога начал чуть ли не угрожать: «Что вы тут себе позволяете?» Помню, заместитель главного редактора был готов тут же, без лишних вопросов, снять этот материал с печати. Я попытался возразить: «Давайте дождемся главного редактора!» На что получил ответ: «А чего ждать, зря время терять? Из-за тебя мы тут все получим нахлобучку!» Потом, правда, немного сдал назад: хорошо, давай дождемся. Но уже сейчас готовь замену на эту полосу! Замглавного считал вопрос уже предрешенным! Появился Аверин, внимательно перечитал материал — сказал: «Оставляем, как есть!» Его заместитель аж изменился в лице: «Что значит оставляем? Цензор же сказал!..» На что Аверин возразил: «Цензор нам только порекомендовал!» Спустя какое-то время прибежал в редакцию заведующий цензурным отделом — главный цензор, сидевший в здании типографии «Московская правда». Начал буквально метать гром и молнии! На что Аверин спокойно ответил: «Не надо на меня кричать! Я — главный редактор, я несу ответственность! Вы выразили свое мнение — мне оно понятно… До свидания!»

Вячеслав Огрызко: Сразу после этого начались звонки — от главлита, непосредственно от чиновника, курировавшего нашу газету. Но тот был старый аппаратчик, «хитрая лиса» — поэтому и не говорил прямо: «Я приказываю снять материал!» А начинал издалека: «А каково ваше мнение? А с кем вы посоветовались? А как думаете — оправдана именно такая подача?» То есть прямо не давил — все исподволь. А вот то, что он сделал прямо, так это сразу же после разговора с Авериным позвонил Дмитрию Мамлееву, первому заместителю председателя Госкомиздата СССР. А потом еще и куратору нашей газеты в ЦК КПСС. И всем им сказал буквально следующее: «Главлит руководство газеты предупредил — умываю руки! Все, вы дальше сами решайте!» Я помню, что тогда на нас «давил» по телефону инструктор ЦК КПСС, наш куратор. И еще сильно возмущался Дмитрий Мамлеев, который считал себя нашим начальником. На все это Аверин невозмутимо говорил: «Простите, но в законе четко указано: «под ответственность главного редактора!» Я беру ответственность на себя!» Помню, все ему пообещали «дальнейшие разборки». Возможно, они потом и случились. Но, к чести Аверина, он не посвящал нас в подробности: что обсуждали, как… Когда мы в редакции попытались спросить: как закончилась «эпопея» с материалом об Абрамове — он ответил: «Не ваше дело! Я здесь — главный редактор. Ваше дело — сдать мне материалы. А дальше — уже все решаю я!» Заметьте, тогда уже шел 1988 год! И было совсем еще непонятно: куда повернут рельсы государственной политики.

Александр Чистяков: В середине 90-х годов, в газете «Совершенно секретно» выходила серия статей, что называлась «Последний год жизни Владимира Высоцкого». Там была описана последняя автоавария, в которую Высоцкий попал на Ленинском проспекте, столкнувшись с троллейбусом. Высоцкого забрала «Скорая помощь», но потом отпустила — он даже не доехал до больницы. Но важно, что и милицейский протокол также составлен не был. Возмущенный этим фактом, капитан ГАИ Третьего отдела ДПС, отвечающего за Ленинский проспект, завел на Высоцкого уголовное дело — за то, что тот скрылся с места ДТП. Как рассказывали потом друзья Высоцкого, а также писала Марина Влади — эта история очень сильно повлияла на морально-психическое состояние Высоцкого в последний год жизни. Тяжело «ходить под уголовной статьей», тем более что до этого на Высоцкого никакие дела никогда не открывались! Как пишут некоторые исследователи, якобы сам министр Щелоков лично звонил этому капитану-гаишнику. Но тот, мол, оказался настолько принципиальным, что отказывался закрывать уголовное дело.

Александр Чистяков: Должен признаться — я лично знаком с этим человеком, этим капитаном-гаишником. Причем очень хорошо — это мой бывший тесть. Он приехал в Москву из Сибири, отслужил во Внутренних войсках срочную службу, окончил школу милиции, женился на москвичке, старше его. Как он сам рассказывал, его убрали, мол, с трассы за излишнюю честность и за то, что не брал взяток. Хотя, как понял по его же рассказам, убрали за то, что он буквально «зверствовал», пытаясь выказать свои властные амбиции. Когда я спросил: почему так произошло с Высоцким — он раздраженно ответил: «А чего они там гоняли, как хотели? Зажрались совсем. Он «Мерседес» разбил. Наверное, он и девкам со «Скорой помощи» просто поулыбался — да и сбежал потом с места происшествия!» Уверяю, этот капитан не был принципиальным — мотивом являлось исключительно чувство «власть показать». Он рассказывал, что заявил Высоцкому: «Ты ко мне еще на коленях приползешь!» Никакой Щелоков, и вообще никто из милицейского руководства моему бывшему тестю не звонил. Потому что, если бы это действительно произошло — то дело было бы закрыто просто моментально, без всяких разговоров! И пока Высоцкий лично не пришел к нему с дорогим импортным «пузырем» и двумя билетами на свой концерт, «гаишный» капитан данное уголовное дело упорно не закрывал. Но теперь, по прошествии лет, этот эпизод обрастает все новыми и новыми мифами.