Вячеслав Огрызко: У Главлита СССР существовали особые списки: что именно запрещено к печати. Есть интересный исследователь советской цензуры, Арлен Блюм, опубликовавший уже в наше время все эти документы. Важно, что никаких упоминаний Высоцкого в этих списках нет! Существовали еще Постановления ЦК КПСС, которые вводили запрет на те или иные упоминания. Там Высоцкого тоже нет! В справках отделов ЦК КПСС, которые сейчас обнародованы — также не видим Высоцкого. Хотя все эти справки, заключения отделов ЦК КПСС — сохранились в партийных архивах. Например, в ЦК КПСС шло донесение: «Такое-то произведение является идейно неправильным, идеологически вредным. Предлагаем запретить к обнародованию!» И в ответ появлялось заключение Отдела ЦК КПСС: «Автора пригласить на беседу… Автору указать на недопустимость…» Но не с Высоцким! Хотя по другим авторам мы можем найти много подобных дел: например, по повестям Владимира Тендрякова, по пьесам Михаила Шатрова — целые баталии шли в ЦК КПСС! Было даже постановление Секретариата ЦК КПСС, по повести о школе, написанной Разумовской. Это где-то 1983-й или 1984 год, кажется. И к Юрию Любимову были претензии в ЦК КПСС — также выносились постановления на этот счет. Но Высоцкий всего этого избежал! В Советском Союзе не было прямых указаний на запрет упоминания Высоцкого, или его отдельных песен. При этом согласен: те или иные произведения других авторов — действительно входили в цензурные списки.

Григорий Потоцкий: Я не думаю, что «не пущать никуда Высоцкого» — было решением высших властей того времени. Скорее всего, все решалось, как говорится, «на местах». Вы знаете, чиновники всегда боятся: «Как бы чего не вышло?» И пытаются «на всякий случай», перестраховаться: не давая ход ничему новому — тому, на что нет прямого указания «сверху». Пусть даже нет никакой цензуры, но чиновники — по частной своей инициативе, по собственному своему разумению — вводят какую-ту свою, личную цензуру. Как говорится, «на всякий случай».

Валерий Минаев: В советские времена однажды я сам слышал очень нелестный отзыв о Высоцком, произнесенный рядовым чиновником ЦК КПСС. Помню, он сказал с раздражением: «Ну не люблю я Высоцкого!» Думаю, во многом благодаря именно таким чиновникам и складывалась атмосфера вокруг Владимира Семеновича. Как в старинной пословице: «Жалует царь, но не жалует псарь». Его могли любить очень многие, в том числе и люди, находящиеся у власти. Но те немногие, у кого Высоцкий вызывал раздражение, могли ставить ему всякие препоны: и в концертной деятельности, и в издании его стихов, и в актерских ролях в кино.

Анатолий Сивушов: Нужно понимать, что была определенная двуличность системы и общества в последние десятилетия советской власти. С одной стороны, его как бы не запрещали, с другой — как бы зажимают всеми правдами и неправдами. Вроде он есть, а вроде бы и нет его!.

Дмитрий Дарин: Высоцкий, который всегда на грани, всегда опальный, если не откровенно гонимый. Вспомните мемуары Говорухина: он же взял актера Конкина на роль Шарапова только потому, что тот был доверенным лицом советской власти: играл Павку Корчагина и был весь из себя такой «положительный». Только поэтому и пропустили в фильм Высоцкого!

Сергей Жильцов: Это, в общем, беда людей, что Высоцкого не издавали. Того же Окуджаву все-таки хоть как-то показывали по телевизору и выходили какие-то его диски-гиганты. А у Высоцкого ведь ни одного диска-гиганта при жизни не вышло! Хотя еще в 1974 году был записан двойной диск с песнями Высоцкого. Один диск с Мариной Влади: где одна сторона — только Марина, другая — он с ней вместе поет. А второй диск — его сольный, песни и баллады с ансамблем «Мелодия». А вот дальше пошла непонятная чехарда. Вначале диск сократили до одного: мол, все-таки двойной — это тяжело, давай пока один сделаем! Марина, мол, с одной стороны, а ты — с другой. Так вот этот диск уже стоял в производственном плане «Мелодии» целых два года: и в 1975-м, и в 1976 году, но в результате — так ничего и не вышло. «Мелодия» вместо этой пластинки взяла и выпустила небольшой миньон. Так что, считай, с 1974-го по 1980-й, до самой смерти, Высоцкий ждал свой первый диск-гигант в СССР — но так и дождался! И только уже после ухода Высоцкого из жизни, наконец, выпустили первую большую пластинку. Где все равно перемешали песни из фильмов: «Вертикаль», «Сыновья уходят в бой».

Константин Кедров: В те времена нас спасали «ребра» так называемые: самопальные пластинки на рентгеновских снимках. Дальше уже пошла магнитофонная культура. Энтузиасты записывали все то, чего не хотела видеть советская власть. А она не хотела Вертинского, она не хотела Петра Лещенко. И много чего еще! До сих пор удивляюсь: почему советская власть все время вредила самой себе, разжигала ненависть к себе со стороны интеллигенции? Думаю, связано это, прежде всего, с чудовищным бескультурьем и крайне незатейливым вкусом ее руководства. Мне вот Любимов рассказывал, что тот же Брежнев очень любил плакать. Генсек был твердо уверен, что искусство — это когда плачут, что-нибудь слащавое, сентиментальное. Любимов как-то, при выпавшей случайно встрече, пригласил Брежнева на свой спектакль «А зори здесь тихие», по Борису Васильеву. Сентиментальная такая вещь про молодых девушек, что геройски погибли. Брежнев ответствовал: «Ну, я в театр не могу прийти: я — руководитель государства! Я же там обязательно расплачусь!» Хрущев тоже не понимал, что такое искусство. Он говорил: «Я считаю, что литература — это артиллерия, которая бьет, куда нам надо!» И он так действительно думал. Вкусы высших партийцев были, в лучшем случае, на уровне какого-нибудь романса. Поэтому всю острую, социальную песню они и не понимали.