Владимир Крупин: Высоцкий — чистой воды явление социальное! Как сказал бы Маяковский, выражение «улицы безъязыкой». Это был яркий протест против официальщины, заидеологизированности, зашоренности. Во многом именно его творчество подготовило те перемены, которые впоследствии на нас нахлынули в конце 80-х годов.

Сергей Жильцов: Есть исследования на тему «Высоцкий против Советской власти», но я считаю, что там изначальный посыл неправильный! Потому что правильнее — не советская власть, а советская пресса. То, что Высоцкий высмеивал, Ильф и Петров описали в «Двенадцати стульях» и в «Золотом Теленке». Например, у Высоцкого есть произведение с названием «Четыре» или «Сорок девять дней». Оно написано по принципу «пособия для поэтов», с готовыми вариантами рифмы и так далее. Это не что иное, как пародия на советскую прессу — на все эти официозные газеты, которые одно и то же содержание мутузят по всем статьям, причем одним и тем же казенным стилем.

Хизри Ильясов: О чем бы Высоцкий ни пел — всегда говорил правду, пусть даже горькую правду. И не боялся последствий: этой своей «безоглядностью», бескомпромиссностью — он сильно выделялся среди других исполнителей. Не будет преувеличением сказать, что поэзия Высоцкого — эта поэзия социального протеста: он призывал к личной свободе, открывал наши глаза, очищал наши головы от идеологических клише.

Григорий Потоцкий: Я до сих пор помню страх, ощущение тотального притворства во всем, с которыми мы жили в советское время! Люди, у которых было острое чувство протеста и несогласия — рано или поздно оказывались там, где живут уже «по понятиям». Для некоторых людей того времени другой среды «жить не по лжи», оставаться порядочным — просто не оставалось. Они подобным образом пытались защитить свои убеждения: это был их своеобразный протест. Они не могли молчать сидеть, кивать, поддакивать — лицемерить, со всем соглашаться. Думаю, таким людям особенно было близко творчество Высоцкого: правдивое, прямолинейное, без капли притворства. Многие не были зомбированы официальной пропагандой: они видели реальность, называли вещи своими именами. А Высоцкий, как никто другой, мог называть вещи своими именами: не пытался приукрасить какое-то явление, смягчить — резал правду-матку!

Александр Нотин: Многие иронические песни Высоцкого — во многом смотрелись асоциально: он показывает жизнь в ее обнаженном и невероятно откровенном виде. С сочувствием к простому человеку, который стал жертвой вот этих всех ограничений советской системы, этой ее несвободы.

Геннадий Норд: Высоцкий поймал струю времени: тот мощный культурный пресс, то давление советской власти, которые тогда действовали. И заставляли народ жадно слушать каждый правдивый голос, чтобы глотнуть свежего воздуха. Высоцкий — это внутренний эмигрант. Он не эмигрант «туда», он был эмигрант «здесь». Это фактически внутренняя эмиграция — от засилья официальной пропаганды. Но он писал предельно правдивые вещи о советской действительности! За что советская власть его и не любила в конечном итоге.

Константин Кедров: Высоцкий вобрал себя — особенно после эмиграции Галича — все, что можно было назвать тогда словом «оппозиция». Но это была оппозиция не какого-нибудь отдельного слоя — интеллигенции, инженерно-технических работников, крестьянства — это, в общем, был голос всей страны. Ведь после Маяковского и Есенина — у страны такого голоса не было.

Анатолий Сивушов: Во времена СССР почему-то считалось, что советское искусство — это искусство, крепко застегнутое на все пуговицы. Возможно, это шло от тех министров культуры: Фурцевой и так далее. Они были из простых людей, из самых низов. И считали, что искусство — это что-то монументальное, пафосное, серьезное: что-то, что «нельзя руками трогать». Они и создавали такой вот «храм искусства», эту вот «официальную культуру», в котором не дай бог повысить голос или затанцевать. Например, если ты на эстраде, то обязан петь закрытым, а не открытым голосом — оперным, фактически. При этом обязательно должен стоять в официальном костюме, практически не двигаясь. Если бы Муслим Магомаев начал бы танцевать твист, то разразился бы скандал! В то время все, что пыталось делать шаг в сторону от этой «застегнутости», где не было всех этих громких лозунгов и «трудовых подвигов» — простой народ буквально рвал друг у друга из рук, так как этого было очень мало. Именно поэтому Высоцкого так много записывали и перезаписывали. И слушали, открыв рот.