– Луис! – позвала Речел и голос ее был полон тревоги. –Луис, ты можешь подойти?

Ее голос звучал тревожно, испуганно. А крик до этого былзадыхающимся, полным отчаяния. Кричал Гадж.

Луис открыл глаза и уставился в зеленовато-желтые глазаЧерча. Они были менее чем в четырех дюймах от его глаз. Кот сидел у него нагруди, почти свернувшись колечком, как некая тварь из старинных историй окотах, пьющих дыхание своих жертв. Запах плыл по воздуху медленными, противнымиволнами.

Луис закричал от отвращения и удивления. Он выбросил рукивперед в инстинктивном жесте. Черч слетел с его груди, приземлился на бок ипошел прочь покачивающейся походкой.

«Боже! Боже! Он сидел у меня на груди! О, Боже, он и правдасидел у меня на груди!»

Отвращение Луиса оказалось так велико, словно, проснувшись,он обнаружил паука у себя во рту. На мгновение ему показалось, что сейчас еговырвет.

– Луис!

Отбросив в сторону одеяло, он помчался наверх. Слабый светгорел в спальне. Речел в ночной рубашке стояла у дверей:

– Луис, его вырвало снова., прямо вывернуло., я испугалась…

– Я здесь, – сказал он, подумав: «Как он вошел? Как онвошел? Может, через подвал? Может, он разбил окно в подвале? Точно, должнобыть, в подвале разбито окно. Завтра приеду домой с работы и проверю. Нет, чертпобери, проверю до того, как поеду на работу..»

Гадж перестал кричать и стал издавать безобразные звукигорлом, словно задыхался.

– Луис! – закричала Речел.

Луис действовал быстро. Гадж в одну сторону, а рвотаполилась в бывшую миску Черча, подставленную с другой стороны. Малыша рвало,да, но недостаточно сильно. Большая часть заразы еще оставалась внутри. Гаджстал краснеть от удушья.

Только подхватив мальчика под руки, Луис почувствовал, что уребенка жар. Луис положил его на руку, словно собирался покачать, потомоткинулся всем телом назад, резко дернув Гаджа. Шея Гаджа дернулась. Малышсловно гавкнул, а не просто рыгнул. Рвота с твердыми сгустками полилась у негоизо рта на пол и на одежду Луиса. Гадж снова закричал еще громче, и звук егоголоса показался Луису музыкой. Так кричат от избытка кислорода.

Колени Речел подогнулись, и она рухнула в кровать, закрывруками лицо. Ее сильно трясло.

– Он едва не умер, ведь так, Луис? Он едва не задохнулся,боже мой…

Умыв и переодев ребенка, Луис стал ходить по комнате сГаджем на руках, убаюкивая его. Крики Гаджа превратились в бормотание. Онуснул.

– Пятьдесят один процент за то, что он прочистил бы горлосам, Речел. Я только немного помог ему.

– Но он едва не умер, – сказала она, посмотрев на Луисаглазами, в которых читалось удивление и отчаяние. – Луис, он едва не умер!

Неожиданно Луис вспомнил, как Речел кричала на кухне:

«…он не должен умереть. Никто тут не должен умереть».

– Дорогая, – сказал Луис. – Мы рядом. Всегда.

* * *

Молоко – вот что почти всегда успокаивает желудок послервоты. Речел рассказала, что Гадж проснулся с «голодным криком» где-то черезчас после того, как Луис ушел спать. Речел всучила мальчику бутылочку. Покамалыш пил молоко, Речел успела снова задремать, но малыш отбросил бутылочку,разбудив ее. Еще через час появились первые признаки удушья…

Больше никакого молока – так решил Луис, и Речел смиренносогласилась. Никакого молока.

Во второй раз Луис спустился вниз в четверть второго Ипотратил минут пятнадцать, охотясь за котом. Во время своих поисков онобнаружил, что дверь в подвал приоткрыта и закрыл ее. Он вспомнил, как его матьговорила ему, что совсем умные коты могут передними лапами открывать дверныезамки, как раз такие как на двери, ведущей в подвал. Кот залезает по косякудвери, тянет лапой за ручку, пока она не повернется, и дверь открывается.«Умный даже для таких трюков», – подумал Луис, но он не собирался каждый день устраиватьоблаву на кота. Он просто запер дверь в подвал на замок. Черча Луис обнаружилдремлющим под раковиной и без всяких церемоний вышвырнул на улицу. Вернувшисьна диванчик, он снова прошел мимо двери, ведущей в подвал.

Теперь она была надежно заперта на замок.

Утром у Гаджа была почти нормальная температура. Щечки умалыша втянулись, но выглядел он хорошо и был в приподнятом настроении. Все,что случилось за неделю, прозвучало в бессвязном бормотании Гаджа, которыйпереиначил большую часть слов. Он пытался повторить почти все, что говорили принем. А Элли добивалась от него, чтобы он сказал:

«Дерьмо».

– Скажи «дерьмо», Гадж, – просила Элли, склонившись надовсянкой. – Дерьмо.

– Гадж, – согласно выдал малыш свой вариант. Луис позволилГаджу поесть немного овсянки с сахаром. И, как обычно, Гадж, казалось, скорееигрался с овсянкой, чем ел ее.

Элли разразилась хихиканьем.

– Скажи: «пердун», Гадж, – продолжала она.

– Перд – Гадж, – сказал малыш, размазывая овсянку по личику.– Перд – Гадж.

Элли и Луиса это забавляло. Не смеяться было простоневозможно.

Но Речел это ничуть не забавляло.

– Что за вульгарные словечки? – спросила она, протягиваяЛуису вареные яйца.

– Перд-дерьм-перд-дерьм, – бодро запел Гадж, и Элли закрылалицо руками, чтобы спрятать смешки. Рот Речел скривился, и Луис подумал, чтовот так, злясь, она выглядит лучше на все сто. Все дело в облегчении, котороеона теперь испытывала. Гаджу лучше, и она дома.

– Не говори гадости, Гадж, – приказала Речел.

– Хва-тит, – заявил Гадж и, переменив занятие, сосредоточилсвое внимание на овсянке.

– Ах, «гадости»! – воскликнула Элли и выскочила из-за стола.

Тогда Луис немного рассердился. Но он ничего не могподелать, лишь рассмеялся, закашлялся, а прочистив горло, продолжал смеятьсяснова. Речел и Гадж посмотрели на него так, словно он неожиданно сошел с ума.

«Нет, – мысленно сказал им Луис. – Я был сумасшедшим, но,думаю, именно сейчас снова стал нормальным. Я на самом деле так думаю».

Он мог объяснить, почему он чувствует, что прав…

А со временем так и оказалось.

Гадж болел неделю, а потом болезнь отступила. Еще черезнеделю малыш заболел бронхитом. Элли тоже стала покашливать, а за ней и Речел.Перед Рождеством они кашляли как старые охотничьи собаки. Луис никак не могпоставить их на ноги, и Речел ставила это ему в вину.