– Я объявлю о них в зале суда. Всего хорошего.

Мейсон все еще посмеивался, вешая трубку. Он нажал накнопку, чтобы вызвать к себе Фрэнка Эверли.

– Фрэнк, – обратился к нему адвокат, – сегодня утром судпримет решение об отсрочке слушания дела для проведения эксперимента. Я несобираюсь идти в зал суда, сходи ты и выступи со стороны защиты. Этоформальность. Драмм, несомненно, уже разработал какую-то схему проведенияэксперимента и попытается как можно скорее выбить из тебя согласие, пока тынаходишься в зале суда перед присяжными. Просто заяви, что я послал тебя каксвоего представителя, чтобы согласиться на отсрочку, но у тебя нет полномочийдоговариваться об условиях, при которых должен проводиться эксперимент. В такомслучае ему потребуется связаться со мной и обсудить их, когда мы не будем передприсяжными.

Фрэнк Эверли одобрительно кивнул. В его глазах светилосьвосхищение.

– Вы все-таки вынудили его, не так ли?

– Не знаю. Он сказал «да». Я только этого и хотел. Меня неинтересует, почему он согласился.

– И, посылая меня, вы избегаете спора о деталях передприсяжными?

– Вот именно. Объясни Драмму, что во второй половине дня япланирую быть у себя в кабинете и готов обсудить с ним все условия. Или явстречусь с ним в обоюдно приемлемом месте. Сообщай это с искренним и честнымвидом. Присяжные будут пристально следить за тобой, а в газетах и так ужеслишком много рассуждают, что я веду себя, как старый лис.

– Будет сделано, шеф, – заверил его Эверли и, полныйэнтузиазма, с раскрасневшимся лицом вылетел из кабинета.

Мейсон позвонил Харри Неверсу.

– Хотел дать тебе знать, – сообщил адвокат. – Мне только чтозвонил Клод Драмм и поставил в известность, что на сегодняшнем утреннемзаседании он попросит отсрочку для проведения эксперимента.

Голос Харри Неверса, как обычно, звучал монотонно и устало:

– Я сам собирался тебе звонить. Люди окружного прокурораприготовили тебе еще один подарочек. Они представят разработанную ими схемуперед присяжными, она тебе совсем не понравится, но перед присяжными ты неосмелишься ее оспаривать.

– Не беспокойся, я уже это предусмотрел. Я даже не появлюсьв зале суда. Я послал туда своего помощника. У него нет полномочий оговариватьусловия эксперимента.

Харри Неверс расхохотался:

– Вот это на тебя похоже. А суд допустит проведениеэксперимента?

– Я думаю, что суд не будет выносить никакого решения поэтому вопросу. Он просто предоставит отсрочку. Мы проведем эксперимент, а впонедельник свидетели будут давать показания о том, как все происходило.

– Когда ты собираешься обсуждать условия?

– Возможно, сразу же по завершении утреннего заседания.Драмм сам со мной свяжется. Я позвонил, чтобы сообщить тебе, что, конечно, немогу контролировать то, что намеревается заявлять прессе окружная прокуратура,но от меня ты получишь эксклюзивное интервью, как только я достигну соглашенияс Клодом Драммом об условиях проведения эксперимента.

Харри Неверс опять усмехнулся в трубку:

– Мне кажется, что я не зря заставил фотографа сделать парутвоих снимков в кабинете. Мне почему-то думается, что мы напечатаем их или вово вторник утром, или в понедельник вечером.

– У меня есть к тебе еще одна просьба, – сказал Мейсон.

– Слушай, а они у тебя хоть когда-нибудь заканчиваются? –поинтересовался репортер.

– Да, – ответил Мейсон. – Просьба очень простая.

– Ладно, выкладывай.

– Я собираюсь организовать все таким образом, чтобы мы сДраммом сидели внизу в автомобиле, а Грейвс остался наверху. Мы его вызовемопределенным сигналом. Когда мы дадим этот сигнал, я хочу, чтобы ты каким-тообразом задержал Грейвса в кабинете Нортона.

– Как долго?

– Сколько сможешь.

– И какой в этом смысл?

– Я хочу немного сбить его с толку.

– Эту птичку не очень-то собьешь. Он хитер, как лис.

– Он так считает, но тем не менее можно попытаться егонемножко потеребить. Предложи ему что-нибудь так, что он будет вынуждензадержаться, а потом обратиться за помощью к заместителю окружного прокурора.

– Теперь у меня возникли подозрения, – заметил Неверс.

– Если ты сделаешь то, что я прошу, – ответил Мейсон, – то вдальнейшем я окажу тебе услугу, и ты сможешь спокойно заявлять, что участвовалв завершающей стадии дела.

– Не уверен, что хочу в ней участвовать. Иногда они уже нетак интересны.

– Всю ответственность я возьму на себя. Ты разделишь славу изаслуги.

– Я думаю, мне стоит заглянуть к тебе в офис и поподробнейобсудить это дело.

– Я знал, что ты не забудешь, – усмехнулся Мейсон.

– Не забуду что? – в голосе Неверса опять послышалосьподозрение.

– Бутылочку у меня в столе, – ответил адвокат и повесилтрубку.

Дом Нортона горел всеми огнями. У подъезда стояло болеедюжины машин. Люди входили и выходили из главного входа, в разных местахдежурили человек пять полицейских, периодически с важным видом курсируя потерритории, прилегающей к особняку.

Наверху, в кабинете, где убили Эдварда Нортона, Клод Драммзадумчиво смотрел на Перри Мейсона.

– Не знаю, чего вы еще хотите. По-моему, условия оченьсправедливые, – заметил заместитель окружного прокурора.

– Мне кажется, что эксперимент не будет полным. Шансы ДонаГрейвса – пятьдесят на пятьдесят, даже если ему завязать глаза.

– К чему вы клоните? – Клод Драмм специально притворялся,что не понимает, о чем идет речь.

– У вас здесь две женщины – одна в черном, другая – врозовом, – сказал Мейсон. – Трое мужчин, которых знает Грейвс. Как я понял,судья Пурлей поедет на своей машине с той же скоростью, что и в ночь убийства.Когда машина доберется до поворота, судья Пурлей крикнет: «Смотрите!» – и вэтот момент Грейвс должен повернуться. После того как мы отъедем, будет решено,кто из трех мужчин встанет с тростью в руке и которая из женщин займет такоеположение, чтобы ее голова, плечо и рука были видны с дороги.

– Все правильно.

– Я пытаюсь сказать следующее, – продолжал Мейсон. – ЕслиГрейвс просто угадает, то в случае определения, какой мужчина стоит с тростью,у него один шанс из трех, в случае с женщиной шанс еще лучше – один из двух.