– Условия эксперимента несправедливы! У нас должно бытьправо поставить одного из мужчин туда, где, как заявляет Грейвс, стоялаженщина, если нам так захочется. Это поможет определить, мог ли Грейвсфактически различить, какого пола был третий человек в комнате. Ведь это могоказаться и мужчина.

– В розовом пеньюаре?– съязвил Драмм. – Послушайте, вашаединственная функция, господа журналисты, это выбрать одного из трех мужчин иодну из двух женщин, которые займут оговоренные места. По этому вопросудостигнуто соглашение, таковы условия эксперимента. Если вы предпримете попыткучто-то изменить, я вообще отменю проведение эксперимента.

– Ну ладно, пусть будет по-вашему, – согласился Неверс. – Ноя все равно считаю условия несправедливыми.

Дон Грейвс спустился по лестнице, открыл входную дверь итихо сообщил Драмму:

– Этот журналист пьян. Он там всем мешал, но я не хотел егооскорблять, чтобы потом газеты на меня не набросились.

– Не беспокойтесь. Оставьте это мне. Ну, мы готовы наконец?– недовольным тоном спросил Драмм.

– Готовы, – ответил Мейсон.

Участники эксперимента в последний раз заняли свои места вмашине. Защелкали вспышки фотоаппаратов. Представители всех газет старалисьсделать снимки отъезжающей машины.

Судья Пурлей начал увеличивать скорость и довел ее до такой,на которой машина двигалась в ночь убийства.

– Мы достигли соглашения, что Дон Грейвс имеет правовзглянуть назад только после того, как судья Пурлей укажет место, где Грейвсвпервые воскликнул, не так ли? – уточнил Мейсон.

– Все правильно, – подтвердил Драмм.

Машина на ровной скорости поднималась по возвышенности.

– Сейчас! – крикнул судья Пурлей.

Дон Грейвс обернулся и прижался лицом к заднему стеклу, побокам прикрыв глаза ладонями.

Перри Мейсон бросил взгляд на окно кабинета. Фигурымелькнули на какую-то секунду, а затем машина завернула за поворот, и дом исчезиз поля зрения.

– Я все видел, – сообщил Дон Грейвс.

– И кто это был? – поинтересовался судья Пурлей, нажимая натормоза.

– Темноволосый мужчина в синем сержевом костюме и женщина врозовом платье, – ответил Дон Грейвс.

Клод Драмм облегченно вздохнул.

– Конец вашей защите, господин адвокат, – обратился он кМейсону. – Она разбита вдребезги.

Мейсон промолчал.

Судья Пурлей многозначительно вздохнул.

– Я сейчас развернусь и поеду обратно, – сообщил он. –Предполагаю, что журналисты еще захотят нас сфотографировать.

– Наверное, – согласился Драмм.

Мейсон продолжал молчать. Его суровое лицо с резкими чертаминичего не выражало. Спокойные глаза задумчиво смотрели на судью Пурлея.

Зал суда был до отказа забит зрителями, когда судья Маркхэмвышел из своего кабинета, чтобы открыть утреннее заседание.

– Встать! Суд идет! – объявил бейлиф.

Зрители встали и оставались стоять, пока судья Маркхэм незанял свое место. Бейлиф произнес стандартную фразу, открывающую очередноезаседание.

Судья стукнул молоточком по столу, и зрители, адвокаты,присяжные и обвиняемые опустились на свои места.

Атмосфера в зале была наэлектризована, симпатии оставалисьна стороне обвинения.

Если речь идет об отдельном человеке, он обычно принимаетсторону униженного и оскорбленного, но психология толпы отлична от психологииотдельного человека. Толпа стремится разорвать слабого на части и заглотитьраненого. Человек может симпатизировать проигравшему, но хочет быть на сторонепобедителя.

О результатах эксперимента сообщили все газеты. Он оказалсядраматичным и зрелищным. В нем было что-то от азартной игры. Защита многоепоставила на кон – на одну единственную карту, а человеческой натуресвойственно затаив дыхание следить за исходом игры, когда ставки так высоки,причем сделаны только на одну карту.

Читатели с жадностью поглощали отчеты. Теперь они считали,что исход дела решен. Дон Грейвс доказал свою возможность точно определить, ктонаходится в комнате, именно с того места, с которого он видел, как совершалосьпреступление, и при абсолютно идентичных условиях.

Взгляды зрителей теперь фиксировались не на свидетелях, а наобвиняемых, в особенности на стройной фигуре Фрэнсис Челейн.

Старые волки, участвовавшие во многих юридических битвах ипроведшие много часов на различных судебных процессах, знают, что это самыйзловещий знак в зале суда. При начале слушания дела внимание зрителей обращенона обвиняемых. Они с любопытством наблюдают за лицами подсудимых: не появитсяли какое выражение, которое отразит их чувства?! Средний зритель любит следитьза обвиняемым, представлять его в центре событий, окружающих преступление, иприходить к выводу о его виновности или, наоборот, невиновности, в зависимостиот того, как обвиняемый вписывается в придуманную зрителем схему.

Затем, когда слушание продолжается уже какое-то время,зрителей интересует уже само преступление, раскрываемые факты. Ониконцентрируют свое внимание на свидетелях, судье, представителях защиты и обвиненияи внимательно слушают аргументы.

Пока вопрос остается спорным, интерес сосредоточен на исходедела, и зрители продолжают фиксировать взгляды на свидетелях и адвокатах –актерах разворачивающейся драмы. Однако, если какое-то событие приводитпоказания к кульминации, снимает элемент неопределенности, убеждает зрителей ввиновности подсудимого, взгляды автоматически переводятся на него, непредставляя теперь, как он совершал преступление, а рассматривая заключенного стем любопытством, с которым толпа изучает приговоренного к смерти. Они мысленноужасаются, представляя, как ранним утром какие-то руки будут тянутьсопротивляющегося человека из его камеры и как он заплетающимися ногами пройдетпоследние несколько шагов в своей жизни.

Это знак, которого боятся адвокаты, вердикт толпы, решение,показываемое в древние времена опусканием большого пальца вниз. Именно этоозначает, что критическая точка пройдена и обвиняемый приговорен.

Опытный адвокат по уголовным делам, который прошел сквозьпаутину множества судебных процессов, всегда знает, подмечает и опасаетсяподобного переключения интереса. Обвиняемые не представляют его фатальногозначения, иногда они самодовольно улыбаются, с удовлетворением замечая, чтовнезапно оказались в центре внимания зрителей. В противоположность им адвокатзащиты, сидящий перед ними за отведенным для него столом, обложившисьюридической литературой, хотя и сохраняет на лице безмятежное выражение,чувствует, как у него все сжимается внутри от силы подобного молчаливоговердикта.