– Почему вечер? – спросила наконец, когдасмогла говорить.

– Да потому, что прошли уже ровно сутки с техпор, как ты прилетела, – сейчас четыре часа, а это, согласись, гораздоближе к вечеру, чем ко дню.

Сутки?.. Да… хорошо же она их провела!Съездила, называется, в служебную командировку. Если вчера часа два еще были, снатяжкой, этой самой службе отданы, то вся ночь… Этот диван, и кровать всоседней комнате, да и вся мебель имели такой вид, будто здесь три мушкетераотбивались от гвардейцев кардинала. Да… ночью все нашло свое применение! Они сОлегом сошли с ума, просто с ума сошли!

– Еще странно, что соседи не пришли, не устроилискандал. Репутация твоего брата в их глазах безнадежно испорчена.

– Чихать я хотел на его репутацию! –жизнерадостно сказал Олег. – Давай, давай, вставай по-быстрому!

И, сдернув Женю с постели, понес ее в ванную.

Она долго стояла под душем (на сей раз одна).Теплые струйки бежали по телу извилистыми ручейками, сливались причудливымипотоками. И в сердце так же причудливо сливались счастье и печаль. А что ещеможно чувствовать после такой безумной, самозабвенной ночи? Как давно Женя неиспытывала ничего подобного! Велико искушение признаться, что не испытываланикогда… нет, правда, столько времени минуло, что «давным-давно» стало почтисинонимом «никогда». Как говорится, тело заплывчиво, а дело забывчиво.

Олег небось успел тихонько позвонить домой, предупредитьжену, что задерживается «на задании» или где-нибудь там еще. «Не волнуйтесь,тетя, дядя на работе, а не с кем-нибудь в кино!» А, ладно! Она постаралась непропускать в сознание разлагающие, язвящие мысли и вышла из ванной с самымсчастливым видом. Прежде всего потому, что была воистину счастлива.

На столе дымились сосиски и сахарно розовелинебрежно разломанные огромные помидоры.

– Ешь давай, – проворчал Олег с набитымртом. – А на ужин еще чего-нибудь купим. Я понимаю, тебе надоело, но уж невзыщи, больше нет ничего.

Да, эти сосиски и помидоры они ели всю ночь,потому что приступы страсти перемежались приступами лютого голода, особенно уЖени. Еще хорошо, что в холодильнике был немалый запас этого добра. Вот именно– был.

– Ну, я готова, – отложила онавилку. – Пошли?

Олег не шелохнулся – глядел на нее.

– С ума сойти, – пробормоталнаконец. – У меня еще ночью возникло подозрение, что в эти сосиски что-топодмешано. Или в помидоры впрыснуто. Я вот именно что готов. Если б непанический страх перед Грушиным, который с десяти вечера начнет обрыватьтелефон, я б тебя сейчас…

Он быстро, жадно поцеловал Женю, постоялминутку, тепло дыша ей в волосы, а она слушала, как колотится его сердце. Илисобственная кровь клокотала?

«Пусть хоть так, – тихо молилась Женя,прильнув щекой к его груди. – Пусть будет как будет! Все равно ненадолго.Два-три дня – и все. А потом я уеду, мы больше никогда не увидимся, никто ни очем не узнает».

Она не ожидала, что мысль о неизбежной разлукепричинит такую боль. Загнала ее поглубже, будто занозу в рану, и прошептала:

– Пошли, ну пошли.

И они пошли.

Вернее, поехали. Дом журналиста, сказал Олег,находится не очень далеко, однако, по признанию того же Олега, у него ногиподкашивались. Женя испытывала те же ощущения, поэтому никак не возражалапротив поездки.

Чтобы занять себя, не позволить беспрестаннобултыхаться в сладком сиропе воспоминаний, постаралась вызвать в памятикарающий образ Командора-Грушина и спросила:

– Ты эту Алину Чегодаеву хорошо знаешь?

– Так, здрасьте – до свиданья. Один раз онаумудрилась на корню загубить дело, над которым я работал. Строила из себянеистовую репортерку-правозащитницу. Ненавижу таких стервоз! Конечно, какфотограф она очень талантлива, но писать не умеет, а главное – этакаяненавистница всех подряд. И какая-то вся немытая, табачищем пропахшая.

– Да ты что? – изумилась Женя. – Явидела ее студенческое фото – там она просто девочка с рекламного плаката!

– Не обольщайся, – усмехнулсяОлег. – У нее тощее личико, жидкие волосенки, куриная грудь. Извини,конечно, тебе, наверное, ужасно, что я так отзываюсь о женщине, но это и неженщина вовсе. Фурия фуриозо! Думаю, в том, что ей лучше всего удаютсяфотографии именно молний, психоаналитик мог бы много чего усмотреть!

– Молний? – Женя даже отпрянула. –Ты это серьезно?

– А вот сейчас сама увидишь.

«Тойота» остановилась перед двухэтажнымкирпичным особнячком, притулившимся на косогоре. Впрочем, Грушин оказалсясовершенно прав: в Хабаровске все улицы, кроме трех главных, – косогоры, иэта, улица Запарина, не была исключением.

Табличка «Хабаровское отделение РоссийскогоСоюза журналистов» выглядела довольно убого в соседстве с десятком вывесоквсяких ООО, АО, ЗАО и ТОО.

Олег не без усилия сдвинул с места огромнуюдверь, потом другую такую же. Вошли в просторный полутемный вестибюль. Несмотряна изобилие «жильцов», в здании царила тишина, и Женя со стыдом вспомнила, чтона дворе шестой час. Все добрые люди уже закончили работу, а она свою еще неначинала!

– Минуточку! – воскликнул Олег. –Это еще что?!

Он возмущенно глядел на табличку, котораяпокачивалась на веревке, протянутой поперек коридора, и гласила: «Выставказакрыта».

– Опоздали, – с ужасом выдохнулаЖеня. – Грушин убьет.

– Ты что – опоздали! Да после пяти тут самыйнарод должен быть! Наверное, нарочно закрылись пораньше и квасят потихоньку,обмывалку вернисажу устроили. Прорвемся!

Он высоко занес длинную ногу, перемахнулзаградительное сооружение и сделал Жене знак следовать за ним.

Фотографии были развешаны уже вдоль лестницы,но Олег не дал Жене полюбоваться на таежные пейзажи, звериные ужимки и пляскиаборигенов, что составляло основу сюжетов, а сразу потащил к десятку-двумогромных, формата А1, снимков, развешанных в самом выгодном месте зала.

Это были портреты молний. Никакое другое словодля них просто не годилось: именно портреты неких живых существ – страдающих,торжествующих, проклинающих, карающих. Они застыли в причудливых позах посрединебес, однако даже в их вынужденной неподвижности чувствовалась скрытая пульсацияжизни. Чудилось, это не изображения, а сами молнии – живые, но застывшие намиг.

Некоторые фотографии могли быть названыуникальными, и оставалось лишь диву даваться, как Алина умудрилась поймать этимгновения.