– Ты прав, Джефферсон. Но прошло столько времени! Я почти десять лет выращивал розовые кусты.

– Наемный убийца? – спросил, подумав, Джефферсон.

– Да… И кое-что еще.

Джефферсон нахмурился.

– На Большой дороге есть кое-что пострашнее людей, Джимми.

Мантра Большой дороги. Каждый из них слышал эти слова тысячу раз. В правдивости этих слов они убеждались многократно.

– Не стану спорить.

– Непросто тебе было?

– Что? Сняться с насиженного места?

– И сняться, и дома сидеть?

– Непросто. Прошлая ночка выдалась – не приведи господь! Врагу не пожелаешь.

– Я тебе верю, – вновь рассмеялся Джефферсон уже не так громко.

Он выпрямился в своем кресле-качалке.

– Эх, Джимми! Помнишь, как мы целых двое суток прятались в той яме? Это было что-то! Скверные парни несколько раз проходили прямо над нами. Толковали о том, где мы можем быть и как нас найти. А мы были прямо у них под ногами.

Он вновь откинулся на спинку кресла и засмеялся, прижав руки к груди.

Мокси улыбнулся и посмотрел в окно на свою лошадь, которая по-прежнему жевала сено.

– Ты об этом пишешь? – спросил он.

– Немного, – отозвался Джефферсон. – Вообще я пишу о том, как это трудно – думать так долго о разных вещах.

Мокси кивнул:

– Я бы почитал твою книгу.

– Я пишу и о езде верхом, потому что эти вещи трудно разделить. Едешь и думаешь. Мысли и верховая езда.

Мокси посмотрел вверх и увидел, что словами покрыт и потолок в комнате.

– Спина болела, когда ты это писал? – спросил он.

– Еще бы!

– А фотографии не хочешь сделать?

– Конечно, хочу, – усмехнулся Джефферсон. – Я тут однажды встретил человека с аппаратом. Неплохо было бы стибрить эту штуковину.

Мокси вновь улыбнулся.

– Раньше мы могли что угодно стибрить, никто и не заметит. Прямо из-под носа увести.

– Было дело.

Они рассмеялись, Джефферсон закашлялся.

Наконец Мокси встал.

– Я должен ехать, Джефферсон.

– Думаю, я тебе должен кое-что дать, Джимми.

– Наверное, Джефферсон, – отозвался Мокси, довольный тем, что его старый приятель заговорил об этом первый.

– Ты сам видел, у меня всего вдосталь.

– Видел, дружище.

Не без труда Джефферсон встал, пересек комнату и принялся копаться в нише позади стопки переплетенных кожей книг.

– Выпить не хочешь, Джимми? – бросил он через плечо.

– Нет, спасибо, Джефферсон. Может быть, на обратном пути.

Мокси встал. Джефферсон протянул ему желтую холщовую сумку.

– Ты отлично выглядишь, Джимми. И не бойся того, кто за тобой идет. Пусть он сам боится.

Мокси кивнул.

– Носи то, что я тебе привез, Джефферсон, – сказал он. – Здорово было повидаться, дружище.

Джефферсон пожал его руку.

– Жаль, что я не могу поехать с тобой, – покачал он головой.

В глазах старого приятеля Мокси увидел тоску – словно каждая косточка в теле Джефферсона мечтала о встрече с Большой дорогой.

Затем хозяин подвел Мокси к двери.

– Хочу еще раз взглянуть на твою Старушку, – сказал он.

Выйдя на крыльцо, Мокси обернулся к Джефферсону.

– Если сюда приползет какой-нибудь калека, тебе совсем необязательно с ним говорить. Что бы там у него ни отсутствовало. Понимаешь?

– Конечно, Джимми. Понимаю.

– Руки не будет, или там глаза. Хромой придет – просто не отвечай, когда постучит. Об этом я тебя прошу.

– Понимаю, Джимми.

Мокси похлопал Джефферсона по плечу.

– Если старые добрые времена были действительно добрыми, мы скоро опять увидимся. И я привезу тебе все книги, что сумею найти.

– Это будет здорово, Джимми.

– Спасибо за то, что накормил, Джефферсон!

Держа в руке желтую сумку, Мокси пересек лужайку и, подойдя к лошади, привязал сумку к луке седла, после чего отвязал Старушку от коновязи. Именно сейчас он ясно ощутил, как все-таки далеко был городок Хэрроуз. Между ним и Кэрол лежала вся Большая дорога, со всеми своими рытвинами, ухабами и камнями.

– Хорошая девочка! – проговорил Мокси, похлопав лошадь по крупу и взобравшись в седло.

– Это точно, Джимми! – отозвался Джефферсон с крыльца. – Отличная девочка! Старушка. И не волнуйся, к ночи она доставит тебя, куда нужно.

Мокси приложил руку к шляпе, прощаясь с Джефферсоном, и развернул лошадь.

Они со Старушкой отдохнули, поели и были готовы преодолеть остаток пути.

Правда, друзей им на этом пути больше не встретить. Впереди – Кэрол, которую нужно спасти, а также те, кто совсем не хочет, чтобы он это сделал.

Перед тем как взяться за дверную ручку, шериф дважды постучал. Его помощник собрался было что-то сказать, но шериф посмотрел на него, и тот осекся.

Шериф позвал Дуайта по имени, и его голос гулко разнесся по притихшему дворику. Поездка заняла несколько больше времени, чем планировал шериф, и утро уже вступило в свои права. Солнце встало над домом Эверсов, и идиллическая картинка, представшая перед Коулом, словно пыталась убедить помощника шерифа: ничего дурного в таком доме произойти просто не может!

– Я думаю, нужно обойти дом сзади, – сказал Опал.

Коул кивнул, но не двинулся с места, и шериф одарил его таким свирепым взглядом, что помощник сразу смекнул – именно он должен был обойти дом сзади.

Оставив шерифа на переднем крыльце, помощник зашел за дом и оказался на каменных ступеньках, проложенных через поросший травой задний двор. Местами, где на землю падали пробивающиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи, они окрашивали траву желтым, отчего та казалась Коулу мертвой. В чаще ивняка суетились белки. Коул услышал, как шериф вновь выкрикнул имя Эверса, и, выйдя к задней стене дома, увидел макушки деревьев сада, который уступами спускался вниз по холму, и вымощенную камнем тропинку, по всей вероятности, ведущую к задней калитке. Коул тоже позвал Эверса, одновременно опасаясь, как бы не столкнуться с ним: а что, если он отдыхает, работает или, что еще хуже, поглощен своим горем!

– Мистер Эверс! – кричал он. – Это шериф Опал и его помощник Коул. Мы приехали, чтобы посмотреть, все ли у вас в порядке.

Ответа не последовало, вновь воцарилась тишина – та, которую шериф Опал величал «тревожной».