– Отличная лошадь, Джимми. На все сто.

– Ты прав. Вчера утром мы выехали из Макатуна.

– Да ты шутишь, Джимми! Вчера утром?

– И к ночи должны попасть в Хэрроуз.

Не скрывая восхищения, Джефферсон погладил лошадь по холке.

– Как ее зовут, Джимми?

Мокси налил лошади воды и, подумав, ответил:

– А я ведь никогда не давал своим лошадям имен, Джефферсон. Старушка, я думаю, вполне подойдет.

Лицо Джефферсона просветлело. Мокси всегда нравилось это в его приятеле.

– Старушка – отличное имя, Джимми. Просто шикарное. Давай покормим ее.

Мокси хотел было помочь старому другу, но тот подошел к открытому ларю со стоящими поодаль вилами и насыпал лошади сена. За его действиями из глубины двора, из-за сорняков, наблюдал косматый худой козел.

– Вот, поешь, Старушка, – проговорил Джефферсон, поморщившись.

Затем он спросил, не хочет ли Мокси посмотреть его дом. Тот, согласно кивнув, отвязал от луки седла свой зеленый мешок, и, перейдя двор, старые приятели вошли в школьный дом.

Первым словом, пришедшим Мокси в голову – еще до того, как он вспомнил слова грязь и беспорядок, – было слово книги. Школьный дом был буквально набит книгами: пачки книг, стоящие на полу, полки такие высокие, что нельзя было прочесть названия книг, стоящих на самом верху. Вряд ли и Джефферсон мог забираться на эту верхотуру. Вырванные из книг страницы ковром устилали пол и шуршали под подошвами. На столах высились пирамиды книг, уходящие под каменный потолок. И тем не менее его ожидало зрелище еще более грандиозное, чем вид этих многочисленных книг: каменные стены были испещрены написанными от руки словами. Слова были повсюду – большие, маленькие, заголовки и подзаголовки, названия глав, комментарии и заметки, которые, сползая по углам комнаты, находили себе место на полу. Мокси, склонившись, прочитал небольшой кусок написанного.

– Твои слова? – спросил он.

Джефферсон кивнул.

– Мои, Джимми. Я книгу пишу.

На стенах?

Мокси вновь улыбнулся. Но Джефферсон действительно был нехорош. И Мокси, хоть и не сразу, это разглядел. Ту помощь, на которую он рассчитывал, Джефферсон вряд ли ему окажет.

В доме была всего одна комната прямоугольной формы, где когда-то работал учитель, хорошо одетый обитатель одного из городов, разбросанных вдоль Большой дороги. Может быть, мужчина, а может, и женщина, ничуть не более начитанная, чем Джефферсон. Еще от тех времен осталась ученическая парта, которую использовал сам Джефферсон: на ней громоздились листы бумаги, частью исписанные нынешним обитателем школы, частью – вырванные из книг. На дереве парты были вырезаны длинные, трудные слова. На стене висела карта округов Укатанани и Мискалуса, и от города к городу на карте тянулся шнур.

Указательным пальцем Мокси провел по шнуру, соединившему Макатун и Хэрроуз.

Потом, оглядевшись, он увидел, что комната буквально завалена мотками с этим шнуром; шнуром были перевязаны стопки книг, картины висели на шнурах, свечи подвязаны шнуром к канделябрам, на протянутых между книжными полками шнурах болталась одежда.

Таким количеством шнура можно было, дважды обмотав дом, превратить его в кокон.

Мокси сел на маленький стул, на котором когда-то располагался ученик. На соседний стул положил свой зеленый мешок.

– Ты хоть спину-то свою лечишь? – спросил он негромким голосом. – Не нравится мне твоя спина.

– Тебе не нравится? А я только о ней и думаю.

Джефферсон рассмеялся и не без труда подошел к столу. Посмотрел на Мокси и сказал:

– И славная же рубашка у тебя, Джимми. Ты в ней так молодо выглядишь! Словно явился прямиком из прошлого.

Он замолчал, и Мокси показалось, что Джефферсон и впрямь вспоминает прошлые деньки.

– Будешь мясо, Джимми?

Мокси выглянул через разбитое окно и увидел, что его лошадь все еще не насытилась.

– Спасибо, – отозвался он. – Поесть – это здорово!

Джефферсон принялся накладывать куски говядины на тарелки. Сам же Мокси в этот момент изучал старый аквариум, превращенный в ящик для книг. Через стекло аквариума Мокси читал названия, которые ничего ему не говорили. Книги, как и в других местах, были перевязаны шнуром.

– Ты что, ограбил библиотеку, Джефферсон? – спросил Мокси.

Джефферсон протянул одну тарелку Мокси, а сам, держа вторую в руке, не без труда устроился в кресле-качалке.

– Это мечта, Джимми! – сказал он. – Там такие переплеты! Из них можно устроить отличную постель.

– Да ты, поди, уже и спишь на книгах?

– Бывает и так, Джимми, – кивнул Джефферсон, воюя с вилкой.

И, помолчав, спросил наконец:

– И что ты ищешь в Хэрроузе, Джимми?

Трудно было примирить образ нынешнего Джефферсона с тем человеком-молнией, вместе с которым Мокси открывал для себя тайны Большой дороги.

– Мне нужно остановить похороны.

– Да не может того быть!

– Может.

Мокси склонился над тарелкой.

Джефферсон залился смехом; его рот, потерявший изрядную долю зубов, предстал перед Мокси как черная дыра, в которой клокотало веселье.

– Мы с тобой много чего натворили, Джимми. Это точно. Но похороны? Такого на Большой дороге еще не бывало.

– Я кое-что тебе привез, – сказал Мокси, похлопав по лежащему рядом мешку.

Джефферсон нахмурил брови и посмотрел на мешок.

– Не нужно никаких подарков, Джимми. Твой приезд – самый дорогой подарок.

– Возьми их, – сказал Мокси. – Мне они не нужны.

Он склонился над мешком и вытащил новую пару сапог, почти новую рубашку, которую надевал лишь раз, работая в огороде, новые штаны.

Джефферсон улыбнулся.

– Ну что ж, Джимми, одежда мне не помешает.

– А как насчет того, чтобы проехаться вместе?

Джефферсон медленно покачал головой.

– Я бы поехал, – сказал он, – да лошади у меня нет. По крайнем мере, такой резвой, как твоя Старушка.

Хотя оба они понимали, что всадник из Джефферсона – никакой. И никогда не сесть ему на коня, как в былые дни.

Мокси почувствовал, как не хватает ему тех времен. Тех ночей, тех людей, тех легенд.

– Да, это было бы здорово, – кивнул Мокси. – Если бы я точно знал, что ты поедешь, я пригнал бы вторую лошадь. Сейчас на Большой дороге все непросто.

– Что ты имеешь в виду?

– Плохие парни.

– Плохие парни были всегда. Разве нас это пугало?