– Прости, Ма… – Эмма сделала шаг в ее сторону.

Сьюзан отступила назад. Она еще не накричалась.

Она редко срывалась на своей единственной дочери. После того как семь лет назад отец Эммы исчез, они превратились в настоящую команду, в единое целое. Особенно близки они стали, когда пытались сохранить то, что осталось от их внезапно усохшей семьи. И когда Сьюзан прижимала к себе рыдающую дочь, объясняя ей, что «папочка» больше не вернется домой, она поклялась, что будет защищать дочь до конца своих дней. И вот теперь ей приходится расплачиваться за то, что благодаря этой клятве они стали больше друзьями, чем матерью и дочерью.

Потому что прямо сейчас она была зла, испугана и немного разочарована тем, что ей предстоит сказать Эмме.

– Эта сучка видела, как ты ударила Джесси.

Эмма покраснела, и Сьюзан поняла, что полицейская сказала правду.

– Боже мой, Эмма, о чем ты думала? Кто-то записал это на камеру. Почему ты мне… ничего не сказала?

– Все будет хорошо, Ма. Я обещаю, – заверила дочь, беря ее за руку.

– Нет, Эм, уже не будет, – сказала Сьюзан, почувствовав, как страх сжимает ей горло. – Ты оставила себе ее телефон. Зачем ты держала его в доме?

– А где он сейчас? – спросила Эмма, в панике вытаращив глаза.

– У этой полицейской.

– Ты что, позволила ей забрать его?

– А как, черт побери, я могла помешать ей? – взвизгнула Сьюзан.

– Но, если у нее не было ордера, она не имела права…

– Эмма, – рявкнула Сьюзан, – уже поздно говорить об этом. В телефоне есть хоть что-то, что может нам навредить?

Подумав немного, Эмма покачала головой.

Сьюзан мысленно возблагодарила господа за его милости.

Дочь придвинула к ней свой стул.

– Ма, все будет хорошо. Это пройдет, и все опять будет хорошо.

Сьюзан почувствовала, как ее ярость отступает перед детской наивностью ее пятнадцатилетней дочери. Уже такой взрослой и все-таки еще такой маленькой…

Как она вообще впуталась во все это? Как дошла до такой жизни?

Эмма смотрела на нее, стараясь, ради нее, казаться уверенной, но уголки ее рта опустились вниз от страха.

И тогда Сьюзан все вспомнила.

Ее дочь не знала, что ей делать, и однажды попросила о помощи. И Сьюзан согласилась ей помочь…

Чтобы прочистить мозги, она глубоко вздохнула. Что сделано, то сделано. Теперь ни у кого из них не было дороги назад.

– Эта полицейская сучка знает: что-то происходит, Эм. Она еще вернется, и, когда это случится, нам надо держаться одной версии о том, что произошло с Джесси в воскресенье вечером.

– Что ж, мистер Манчини, благодарю вас за ваше время. Вы нам очень помогли, и сейчас мы отвезем вас домой.

Было видно, как Джованни расслабился.

Митч подошел к ним, когда они все вместе вышли в коридор.

Ким кивнула ему и, как будто ей только что пришла в голову эта мысль, заговорила, причем так громко, что ее мог услышать Джованни Манчини.

– Знаешь что, Брайант, выведи-ка ты его через запасной выход. Я не хочу, чтобы его здесь видели. Он ведь свидетель, а не подозреваемый, и мне не хочется, чтобы кому-то в голову приходили какие-то идеи.

– Черт побери, командир, это… – Сержант состроил рожу.

Он замолчал, заметив Митча, и его губы тронула улыбка.

– Я действительно не хочу, чтобы у людей возникали беспочвенные подозрения, – повторила инспектор, и все направились в сторону запасного выхода.

Сбитому с толку Митчу она показала глазами, что очень скоро тому все станет ясно.

– Да, ты уж нас прости, приятель, – сказал Брайант, – но босс права. Тебе же не хочется, чтобы люди стали интересоваться, что ты делал в полицейском участке, правда? Моя машина стоит вон там.

Единственным препятствием между ними и машиной Брайанта были полоска асфальта, бордюр и вскопанная земля за ним, приготовленная, по-видимому, к высадке цветов.

Брайант наступил на эту почву, и Манчини последовал его примеру. Всего три шага, и они оказались возле машины сержанта.

– Зафиксируй это, Митч, – распорядилась инспектор, кивнув на глубокие и четкие отпечатки на свежевскопанной земле.

Эксперт покачал головой, рассмеялся и открыл чемоданчик со своими прибамбасами.

Другого способа у них не было.

Ей был необходим этот гребаный отпечаток.

– И что теперь? – спросил Брайант, глядя, как Манчини закрывает за собой дверь.

– Придется подождать, – ответила Ким. – Внутренний голос подсказывает мне, что эти чертовы кроссовки что-то значат. На спине Корделла отпечаток был практически идеальный, и мне кажется, что следы на земле намертво привяжут нашего парня к преступлению.

– Но разве Ната Мэнселл не говорила о каком-то выборе? – спросил сержант. – И как, черт побери, это может быть связано с теми ребятами?

– Не знаю, – призналась Стоун, пытаясь мысленно сложить части этой головоломки.

– И у этих ребят есть алиби на понедельник. Они оба находились здесь, в доме.

– А ведь ты прав, находились, – согласилась Ким, открывая дверь машины.

– Отлично, и что теперь? – спросил Брайант, догадавшись, что что бы сейчас ни произошло, это будет результатом чего-то, сказанного им только что.

Ким демонстративно продефилировала мимо входной двери в дом Манчини и постучалась в следующую.

Ее открыла та же самая женщина, что наехала на них накануне. На ней был тот же топ, что и вчера, а на руках она держала младенца.

– Чего надо? – спросила женщина.

– Есть минутка?

– У меня на руках два голодных ребенка, которым еще нет и трех лет, так что как сама думаешь?

– Мы быстро, – заверила ее Ким.

Женщина устроила младенца поудобней и замерла в ожидании.

– Вы были дома в понедельник, где-то часов в пять- шесть вечера?

– Я всегда дома после шести, – кивнув, сухо ответила женщина.

– А вы не помните, ваши соседи Манчини…

Слова Ким заглушила грохочущая музыка.

– Нет, их не было, – ответила женщина. – По крайней мере, его, – добавила она, кивнув на стену.

Стоун почувствовала возбуждение. Они подтвердили алиби друг друга, а это значит, что один из них солгал. Или сразу оба.

– А почему вы в этом так уверены? – уточнила она, понимая, что для этой женщины все дни должны быть на одно лицо.