– Да начхать мне на все эти процедуры, – огрызнулся Манчини. – Моему Па пришлось уйти оплеванному, с ярлыком лгуна и вора, а он этого не заслуживает.

– Хорошо, мистер Манчини. – Голос Ким был спокоен. Напротив нее сидел человек горячий, заводящийся с полоборота, и ей вовсе не хотелось, чтобы он встал и ушел. Не раньше, чем она доберется до его обуви.

– Она та еще сука, которая обращалась с моим Па как с дерьмом… – Неожиданно он подался вперед. – А вы знаете, сколько мой отец работал сверхурочно только потому, что кто-то звонил и сообщал о том, что заболел? Но об этом ведь нельзя говорить, потому что это противозаконно… А сколько раз ему приходилось оставаться после работы, потому что какой-то новичок не успевал сделать все в срок? И он ни разу не пожаловался. А знаете, почему? Потому что он человек благодарный… И он был так признателен за то, что у него есть эта работа, что держал свой рот на замке и продолжал трудиться. И за это они окрестили его гребаным вором… – Джованни горестно покачал головой.

– Кто это «они»? – уточнила Ким.

– Ну, Корделл, его сучка и эта гребаная главврачиха. Тут кого ни возьми – мало не покажется…

– И ваш отец точно был с вами в понедельник вечером? – спросила Ким.

Резкая смена темы разговора вызвала у допрашиваемого некое нарушение концентрации. Казалось, он заколебался, прежде чем утвердительно кивнуть.

– Да, мы были дома. Смотрели телик.

– Хорошо, мистер Манчини. А где вы оба были вчера днем?

Нахмурившись, мужчина посмотрел на инспектора. Его брови чуть не сошлись на переносице.

– Простите, но на этот вопрос я отвечать не буду.

– Но вы же не могли забыть, где были вчера в это же время?

– Я не сказал, что не могу ответить на вопрос. Я сказал, что не буду отвечать на него. И вообще, мне кажется…

– Ладно, сэр, нет проблем, – успокоила его Ким. – У меня остался всего один вопрос, хорошо?

Манчини согласно кивнул.

– Джованни, вы не могли бы дать мне на минутку ваши кроссовки?

Он нахмурился еще больше и затряс головой.

– Нет, офицер. Боюсь, что я не могу этого сделать.

– Ты не можешь обвинить меня в том, что я не была с ним мила, – взорвалась Ким в коридоре.

– Ну конечно. Ты же очень мило спросила его – правда, не в лоб, – не является ли он, или его отец, хладнокровным убийцей? Так что меня вовсе не удивляет то, что он не отдал тебе свои кроссовки, – честно ответил ей Брайант.

– Ты что, действительно считаешь простым совпадением то, что он носит точно такую обувь, какую мы ищем? Пенн проверил это по базе данных и получил подтверждение от производителя.

– А еще ему подтвердили, что это их вторая по популярности модель кроссовок, которая находится на рынке вот уже семь лет. А это значит, что… такая обувь совсем не редкость.

С этим Ким не могла не согласиться.

– И потом, почему он открыто их носит, если совершил в них убийство? – продолжил сержант. – Ведь на них могла остаться кровь.

– Его отец – профессиональный уборщик. Он вполне мог их отчистить. Уверена, что в больнице есть какие-то химикаты для удаления крови.

– Все правильно, но только Манчини-старший сейчас не работает. Он временно отстранен. И как, по-твоему, он мог достать химикаты, чтобы отчистить ботинки?

– То есть ты предлагаешь полностью забыть о том, что один из наших главных подозреваемых носит точно такие же кроссовки, след от которых был найден на пиджаке нашего убитого? Что ж, очень умно… А теперь можешь подняться наверх и сообщить Пенну, что он потратил тридцать часов своей жизни, разыскивая улику, которую мы решили проигнорировать.

Не обращая внимания на ее разочарование, Брайант продолжил:

– Манчини пришел сюда добровольно. И может уйти в любое время, так что, мне кажется, тебе надо смириться с тем, что кроссовки останутся там, где они находятся в настоящий момент, – то есть у него на ногах.

Ким открыла было рот, чтобы возразить, но вновь закрыла его.

– Сделай мне одолжение, Брайант: позвони Стейси и попроси ее пригласить сюда Митча. Я сейчас пойду выпью кофе, а когда вернусь, то перестану быть хорошим полицейским.

Стейси положила трубку.

– Странно… Босс хочет видеть Митча. Кажется, такого еще никогда не бывало.

– А этот Митч?… – спросил Пенн.

– Он эксперт-криминалист. Обычно возглавляет группу экспертов на месте совершения преступления.

Стейси нашла номер Митча и позвонила ему. Он спросил, насколько все это срочно, и она подтвердила, что очень срочно, предположив, что иначе босс не попросила бы ее позвонить.

– Ну, и чем ты сейчас занимаешься, после того как нашел след лапы? – поинтересовалась констебль у сержанта.

– Пытаюсь выяснить у криминалистов хоть что-то о Филлис Мэнселл, но ребята из лаборатории, которые занимаются волокнами, сегодня повышают свою квалификацию в области современных полимеров… или что-то в этом роде, – ответил Пенн.

– То есть тебе нечего…

– То есть я изучил свидетельские показания относительно аварии Сола Корделла, числом более тридцати. И одно из них меня заинтересовало.

– Всего одно? – с сарказмом уточнила Стейси. Из тридцати шести показаний, в которых говорилось об одном и том же, его заинтересовало одно, которое от них отличалось.

Ей надо было проверить телефон Джесси и решить, что делать дальше, но босс четко расставила приоритеты…

– Ну, и что не так с этим показанием? – спросила Стейси.

– Молодой парень показал, что видел, как на съезде номер два с трассы Эм-пять, приблизительно в то же время, когда произошла авария, происходило нечто опасное.

– Опасное?

– Он показал, что ему пришлось отрываться от идиота, который, не доезжая несколько миль до съезда, постоянно мигал дальним светом фар.

– А что говорят дорожники?

– Что он просто пытается отвлечь внимание от себя, любимого, потому что ехал со скоростью сто девятнадцать миль в час[52]. Но юнец так и так получил штраф, так что какой ему смысл…

Когда тридцать пять человек показывают одно и то же, а тридцать шестой – нечто другое, здравый смысл подсказывает, что большинство всегда право. Однако в работе полицейского основную роль играют инстинкты, и Стейси прекрасно поняла, почему Пенн обратил внимание на это свидетельство.

Хотя, честно говоря, ее сейчас больше всего интересовало исчезновение Джесси Райан, но с ним придется пока подождать.