к присяге и накормить! – велел он Давилину. – Пущай Господу спасибочки скажут и… – он посмотрел в спину уводимой к шатру Жаклин. – И этой самой, э-э-э…

– Шаваре, – услужливо напомнил Чика, исковеркав фамилию Жаклин.

– Во-во, – кивнул «ампиратор», – и ей тожа!

Когда прощённых солдат увели с площади, взгляд Пугачёва остановился на Архипе, который стоял, не веря своим ушам и глазам одновременно.

– А с этим лазутчиком что делать повелишь, государь? – проследив за взглядом Пугачёва, поинтересовался Давилин.

– А его велю повесить зараз, – ответил с безразличием «ампиратор». – Пущай народ полюбуется и порадуется. Не зазря же виселицу ладили!

Архип спокойно шагнул к установленной на площади виселице. Страх исчез, улетучился, словно он уже умер и наблюдал за своим телом откуда-то со стороны.

Пугачёв пристально следил за ним, не спуская глаз. Шагает твёрдо. Не трусит, храбрый казак. Почиталин снова зачитал приговор. Архип с равнодушным видом выслушал его.

– Помилования просить будешь? – спросил Давилин.

Архип промолчал, словно не услышав его слов.

– Тогда прощевай, казак, – вздохнул Давилин и отошёл к «ампиратору».

По его сигналу к Архипу подошёл высокого роста казак и тронул его за плечо.

– Кто это? – удивился Пугачёв. – А где Прошка Бурнов?

– Занемог он, государь, – ответил Давилин. – Зараз, когда из Сакмарска с похорон возвернулся, враз и захворал! Будто подменили там палача нашего. Завалился на топчан и валяется головёшкой. Ни жрать, ни пить не хотит!

– А лекаря к нему посылали? – спросил Пугачёв озабоченно. – Может, травками какими следует Прошку попотчевать?

– Гонит лекарей он. Никого зрить не желает!

– Знать, навестить его самому мне надо б. Апосля трапезы зараз схожу и понаведую!

Тем временем осужденный подошёл к виселице и спокойно посмотрел на слегка покачивающуюся над головой петлю. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Казак, исполняющий роль палача подставил под виселицу скамейку. Всё так же твёрдо, не опуская головы, Архип встал на нее. Вот он поцеловал свой нательный крест. Всё замерло в гнетущей тишине. Тысячи людей, едва дыша, боясь пошевелиться, устремили глаза на приговорённого. И вдруг, от шатра Пугачёва, донёсся леденящий душу крик. Это закричала Жаклин. Рассмотрев, кого собираются казнить, она едва не лишилась чувств. Но, справившись с собою, она выпрямилась и обратила полный отчаяния взгляд в сторону виселицы.

Стоя на скамье, Архип обвёл глазами толпящихся вокруг площади людей. Он увидел их озабоченные лица. Некоторые казаки стояли не шевелясь, многие поджали губы. Увидел он и Жаклин, рвущуюся от шатра к виселице, но удерживаемую казачками. Затем он повернул голову туда, где восседал на «троне» Пугачёв. Его взгляд вдруг сделался не злым и полным упрёка, а добрым и всепрощающим. Пугачёву даже сделалось не по себе. Он растерянно отвёл глаза в сторону.

– Люди добрые, прощайте! – воскликнул Архип громко. – Не вспоминайте обо мне лихом. Видать, час мой смертный пробил! Только ещё прошу… Похороните тело моё по-людски, а не бросайте его на съеденье собакам, волкам и воронам!

Его голос неожиданно дрогнул и оборвался. Стоявший рядом палач встрепенулся и вышиб из-под ног Архипа скамейку.

По толпе прошёл гул, который тут же перерос в рёв. Яицкие казаки, знавшие Архипа, подались вперёд, стремясь вырвать его из петли. Но… скамейка выскочила из-под ног приговорённого. Он напрягся, дёрнулся в петле, и верёвка тут же лопнула. Архип упал на землю.

Казаки, не знавшие Архипа и относившиеся к его казни равнодушно, быстро оцепили виселицу, чтобы сдержать тех, кто старался к ней пробиться. Удручённый случившимся палач достал вторую верёвку. Архипа вновь поставили на скамейку. Давилин ещё раз подал знак, и палач выбил её из-под ног осужденного.

Казнь снова не состоялась: верёвка вдруг стала расплетаться, пока ноги Архипа не коснулись земли. Это ещё пуще возбудило толпу.

– Отпустите его! – орал Щуплов. – Это воля Господа!

Окончательно сбитый с толку палач достал третью верёвку, снова стал затягивать шею Архипа в петле, не понимая, в чём дело: предварительно весь «инвентарь» был проверен им лично и выдерживал вес куда больше, чем человеческое тело! А тут…

И снова злополучная скамейка была выбита из-под ног осужденного. А верёвка… снова лопнула!

Встревоженный Пугачёв вскочил со своего «трона». Ошеломлённый увиденным, он жадно слушал то, что стал нашёптывать ему в ухо бледный Зарубин-Чика.

– Государь, помилуй его, – шептал горячо Чика. – Не иначе колдовство это али воля небес.

– Почто ты эдак решил? – прошептал Пугачёв.

– Я зрил, когда он перед повешаньем крест лобызал, – ещё яростнее зашептал Зарубин-Чика. – А крест этот какой-то не эдакий. Казаки сказывали, что цыганский он и заговоренный…

Пугачёв слушал Зарубина бледный. Губы его кривились в растерянной ухмылке. Только когда Чика несколько раз повторил ему, что на них все смотрят, «ампиратор» опомнился.

Он бросил взгляд на виселицу.

– Чуду быть! – выкрикнул он дрогнувшим голосом. – Заприте его сызнова в темницу, покуда я помыслю, что с ним апосля делать!

* * *

– Ты чего-нибудь понимаешь, месье? – спросил Анжели у Флорана, когда они незаметно отдалились от «трона» Пугачёва и отошли в сторону повозок.

Флоран промолчал. Его лицо выражало тупое страдание. Он смотрел себе под ноги пустым взглядом. Анжели повторил свой вопрос и легонько ткнул его в бок локтем.

– Что тебе, месье? – спросил Флоран раздражённо, так как в эту минуту ему меньше всего хотелось разговаривать с Анжели.

– Мы с тобой, месье, только что стали свидетелями невероятного везения! – продолжил тот, не обратив внимания на плохое настроение соотечественника. – А может, это вовсе и не везение?

– А что тогда? – хмуро полюбопытствовал Флоран.

– Чудо или плутовство!

– Вы считаете, что была продемонстрирована комедия?

– Возможно.

– Тогда тот, кто её поставил, гениальнее Шекспира!

– И всё же я склонен верить не в чудо, а в невероятное везение. И что за день сегодня?! Емелька спятил и всех помиловал, что на него не очень-то похоже…

Анжели прекрасно видел, что Флоран его не слушает, и всё же продолжал говорить. Он понимал, что тугодуму соотечественнику нужно оправиться от изумления, и давал ему возможность сделать вид, будто его убедили веские аргументы. А сам продолжал приводить одну за другой правдоподобные причины, доказывая, что в несостоявшейся казни Архипа не всё чисто и правдиво.

– Хорошо. Всё именно так, как ты говоришь, месье, – прислонившись спиною к телеге, вздохнул Флоран. – А от меня чего хочешь?

– От тебя ничего, – ответил с усмешкой Анжели. – Сегодня Пугачёв повёл себя непредсказуемо, а мне это не нравится!

– Он всё больше и больше вживается в роль царя, – хмуро пробубнил Флоран. – Даже полковников своих боярами величать начал. Вон Ванька Зарубин – граф Чернышёв. Тьфу, какая мерзость! Сам самозванец и других