Мысли её застывали, сердце переставало биться, и она принималась читать молитвы быстрее, с большим чувством, только чтобы отогнать тягостные предчувствия, так сильно терзающие её и без того опустошённую душу.

Утром над головами узников послышались тяжёлые шаги. Крышка подпола отворилась.

– Эй, крысы, выбирайтеся наружу! – послышался требовательный окрик казака, присевшего у края прохода.

Жаклин была сражена этими чёрствыми, бессердечными словами, произнесёнными грубым неотёсанным казаком. Молча, боясь проронить хоть звук и не отваживаясь даже взглянуть на стражника, она выбралась из подпола и в нерешительности остановилась. Когда Жаклин обернулась, её взгляд встретился с полными тоски глазами Наги. Он с трудом выбрался из подпола наружу и, звякнув цепью, сказал:

– Я знал, что когда-нибудь умру. Но не предполагал, что смерть моя наступит именно сегодня!

* * *

Рано утром над Бердской слободой раздался глухой барабанный бой. Жители слободы и казаки вначале подумали, что что-то случилось. Все бросились на площадь с одной и той же мыслью: наступает войско губернатора Рейнсдорпа!

Но на площади они увидели кресло, в котором уже сидел «государь», окружённый своими «боярами» и «полковниками». Барабанщики били в барабаны с таким усердием, словно хотели разнести их в клочья. В одну минуту площадь была наводнена плотной толпой. Все сгорали от нетерпения, людям хотелось поскорее узнать, для какой цели созывает государь: присутствовать на очередной казни или собираться в наступление на стены Оренбурга.

Барабаны умолкли. Писарь Почиталин развернул лист бумаги и начал читать:

– По указу его амператорского величества государя Петра Фёдоровича Третьего, сеим повелевают и постановляют казнить повешаньем разбойников и супостатов… – Почиталин зачитал около двадцати имён и фамилий, – …как врагов государства, лазутчиков, предателей и изменщиков!»

Писарь ещё в течение нескольких минут зачитывал «указ», после чего свернул бумагу и, поклонившись государю, отошёл в сторону.

Многоголосый гул, не сразу смолкший, когда Почиталин начал читать, почти мгновенно стих, как только выяснилось, что зачитывает государев писарь. Зазвучали возгласы изумления, после чего на площади стало тихо. Все взгляды были прикованы к Почиталину. Сидевший в кресле Пугачёв, склонив голову, слушал вместе со всеми.

На площадь вывели и поставили перед «царём» вначале Жаклин и Нагу, затем семнадцать пленных солдат, которых пугачёвцы захватили у стен города. Архип стоял в задних рядах. Его бледное лицо в эти минуты стало пепельно-серым, глаза горели от возбуждения.

Почиталин выразительно зачитывал «указ ампиратора» и перечислял причины, по которым арестанты были признаны «государем и военной коллегией» виновными. Жаклин уже не слышала его слов. При упоминании о смертной казни она задрожала. А когда писарь произнёс её имя, она вскрикнула и как подкошенная рухнула на землю.

Пугачёв оторвался от своей задумчивости и выпрямился в кресле. Женщины из слободы тут же подняли крик.

Подоспевшие казаки подняли Жаклин с земли и в нерешительности остановились.

– Приведите её в чувство и повесьте первой, – распорядился «государь», брезгливо поморщившись.

Как только прозвучал страшный приказ, Жаклин вздрогнула, быстро освободилась из рук не ожидавших от неё такой прыти казаков и, подбежав к «трону», упала на колени перед «ампиратором». У неё рябило в глазах, шею и грудь сводила судорога: она не могла облегчить себя ни криком, ни плачем; она была парализована неожиданным ударом.

– Государь, пощади! – наконец, вымолвила Жаклин, сложив на груди руки. – Ты же помнишь, как мы танцевали вместе в вашем дворце! Неужели вы не узнали меня, ваше величество?! Я же любимая вами Жаклин де Шаруэ?

Удар попал в самую точку. Жаклин определила это сразу же, как только увидела вытянувшееся от глубочайшего изумления лицо самозванца. Она заранее готовила этот трюк. Жаклин вовремя сумела осознать, что публичное признание смутьяна дворянкой, да ещё «француженкой», «царём», заставит Пугачёва не только отменить её казнь, но и сделает его её защитником и благодетелем!

– Т-ты… Ж-Жаклин…

Будучи под воздействием услышанного, Пугачёв промямлил эти слова, сам не слыша их. А когда до него дошёл смысл сказанного, он мгновенно просиял и воскликнул:

– Ядрёна вошь! Конечно, узнаю! Дык… Как я это запамятовал… Как тебя, э-э-э…

– Жаклин я, ваше величество! – восторженно закричала она, готовая от радости обнять весь мир. – Мы ещё во Франции в парке Лувра гуляли с вами в ночной тиши под руку. И вы мне говорили такие красивые слова!

– Г-где гуляли? – округлил обалдело глаза Пугачёв, впервые услышав «диковинное иноземное» слово.

– В Лувре, в дврцовом парке короля Людовика, – улыбнулась «напоминая» Жаклин. – Когда вы приезжали в Париж с визитом.

Жаклин лгала с лёгким сердцем. Она знала, что Пугачёв принял её игру и непременно ей подыграет, чтобы ещё значительнее возвыситься в глазах своих безграмотных и глупых «подданных». И она оказалась права.

– Граф Чернышёв! – обратился Пугачёв к Зарубину-Чике. – Почему не доложили, что посредь арестантов есть моя, э-э-э… Моя подданная, какую я доподлинно хорошо знаю и чту?!

Чика растерялся и побледнел. Он не знал, какого ответа ожидает от него «государь».

– Дык я, э-э-э…

– Да граф тоже не узнал меня, государь! – вставая с колен, очаровательно улыбнулась ему Жаклин. – Мы всё чаще встречались с вами одни. Да ещё к тому же я сегодня плохо выгляжу. И меня очень трудно узнать!

Она была счастлива. Нет, даже больше. Жаклин чувствовала себя на вершине блаженства. Помогая Чике выбраться из затруднительного положения, она и в его лице приобрела надёжного друга, о чём ярко свидетельствовал его благодарный взгляд.

Пугачёв воспрял духом и повеселел. Выходка незнакомки, оказавшаяся такой неожиданной и своевременной, позволяла ему извлечь большую выгоду из её заявления. Подтверждение «со стороны» дворянкой его «царственного происхождения» значительно укрепило веру в него казаков и вселила эту же веру в головы и души сомневающихся. Даже неудачная вылазка отряда, посланного им на Меновой двор, отошла на задний план, а сердце едва не выпрыгивало от счастья и радости.

– Граф Чернышёв! – очень громко, чтобы все слышали, обратился Пугачёв к Чике. – Немедля отведи нашу, э-э-э… Нашу гостью в мой шатёр и проследи, чтоб отнеслись к ней уважительно! – Он моргнул Зарубину, а когда тот наклонился, быстро прошептал: – Обскажи бабам, чтоб глаз с неё не спускали.

– О государь! – ещё очаровательнее обратилась к нему Жаклин. – Помилуй, пожалуйста, и моего слугу! – Она плавным движением указала на ошарашенного не менее «ампиратора» Нагу. – Он конечно же жалок и ничтожен, но он долго мне служит и я к нему привыкла!

– Милую! – кивнул Пугачёв и отыскал глазами Давилина. – Ступай и вели расковать этого нехристя.

Далее произошло совсем невероятное. Государь, на радостях, помиловал всех приговорённых к смерти солдат, захваченных в бою у менового двора.

– Поверстать в казаки, привесть