– Эти документы – инструкции по борьбе с появившимися у нас нетрадиционными религиозными объединениями, – ответил Островский. – Свободу совести ввёл манифестом ещё Николай Второй, но нынешняя власть даёт привилегии одним религиозным организациям и дискриминирует другие. Православная церковь видит в этих новых религиях конкурентов и именует их тоталитарными сектами.

– Они и есть дьявольские тоталитарные секты! – закричал из первого ряда батюшка. – Изуверы, человеконенавистники!

– Подождите! Вам дадут микрофон! – перекричала его Ада.

Всё та же молоденькая администраторша с красными волосами и почти без юбки подлетела к батюшке с микрофоном. Ноги у неё были длиннющие, она встала рядом, и нижний край её символической юбки пришёлся батюшке на уровень глаз.

– Человеконенавистники, изуверы, дьявольское отродье! Секты доводят людей до самоубийств и жертвоприношений! – повторил батюшка. – Сказано: «Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков… каковым должно заграждать уста: они развращают целые домы, уча, чему не должно, из постыдной корысти…»

– Невозможно по картинке! – закричала со своего места Катя. – Кажется, что батюшка лезет головой ей под юбку!

– Отдай ему микрофон, выйди из кадра, – велела Ада девице. – Батюшка, ещё раз «на бис»!

В зале захохотали.

– Дьявольское отродье! Секты доводят людей до самоубийств и жертвоприношений! Сказано: «Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков… каковым должно заграждать уста: они развращают целые домы, уча, чему не должно, из постыдной корысти…» – выдал батюшка вторым дублем.

– Среди представителей малых религий случаи самоубийств и коллективных психических расстройств не выше, чем на человеческую популяцию в среднем, – возразил Островский. – Не запретим же мы РПЦ из-за того, что в Липецкой области шестьдесят две монахини решили зарубить топором свою настоятельницу, потому что «во сне Господь открыл им, что она колдунья»?

– Не давайте ему языком шлёпать, он купленный сектантами! – завизжала из дальнего ряда пожилая женщина. – Вы нас спросите! У нас дети ушли в секту!

– Это кто? – строго спросила Рудольф.

– «Комитет по спасению молодёжи», – объяснила Катя.

– Вам слово позже, не кричите без микрофона, – обратилась Рудольф к женщине.

– Знаем, как вы слово даёте! У вас вон батюшке рот затыкают! Мы до Ельцина дошли! Нас официально зарегистрировали! – не унималась женщина.

– Вы во второй части передачи, – успокоила её Рудольф. – Лебёдка, работаем!

– Сергей Михайлович, понятия «традиционность» и «нетрадиционность» религии не являются правовыми. По Конституции права всех конфессий и всех верующих равны. Как появились эти документы? – спросила Валя.

– Родители пожаловались в МВД и Минздрав, что несовершеннолетние уходят в секты. Но на вопрос, был ли хоть раз состав преступления и заведено ли хоть одно уголовное дело, ответа никто не дал, – пояснил Островский.

– А если бы ваша дочь или сын попали в секту? Вы б использовали все способы, чтобы вытянуть её оттуда? – спросила Валя, даже не заметив оговорки «вытянуть её оттуда».

– Это вопрос не к юристу, а к отцу, – замялся Островский.

– Как отец! Как отец, сволочь, отвечай! – выкрикнула неуёмная женщина из «Комитета по спасению молодёжи».

– Выведу, если не заткнёшься! – пробасила ей Катя.

– Как отец, я б задумался, что делал не так, что ребёнок там от меня спрятался? – сказал Островский, снял очки, достал носовой платок и начал их протирать.

– Дожимай конфликт! – зашипела Рудольф Вале.

– Получается, мы готовы защищать новые религиозные объединения до момента, пока в них не попали наши дети? – спросила Валя и налила себе воды, старательно держа бутылку этикеткой к камере.

– Советская власть отучила жить в системе выбора. Новое кажется опасным, а негативный образ строится на основе таких трагических примеров, как Народный Храм Джима Джонса, Аум Синрикё, Ветвь Давидова, и нескольких других, – продолжил Островский.

– Дайте микрофон! Не могу молчать! – взревел батюшка, и его волю выполнили. – Все сатанинские секты занимаются зомбированием и имеют психотропное оружие!

– Правильно батюшка говорит! Слушайте батюшку! – подпели тётки с задних рядов.

– Предмет вашей охоты не секты, а потребность в контроле за свободой вероисповедания… – вставил Островский.

– Государство должно очистить поле для традиционных религий! – перебил его батюшка. – Ибо сказано: «Какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света со тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?» А вы получаете зарплату из Америки и готовы продать наших детей гомосекам!

Маленький Островский неожиданно встал из большого кресла, выпрямился и объявил батюшке:

– Встретимся в суде по делу о клевете!

И бодро пошёл из студии вон. Валя оторопела от растерянности и восхищения, вот тебе и «мелкий мужик». Его надо было вернуть, но поди догони в зашитой юбке.

– Вторая камера, бери быстрее, как уходит! – заорала Ада и, поняв, что уходящая спина снята, колобком покатилась за Островским, причитая сиротским голосом:

– Сергей Михалыч, останьтесь, миленький! Без ножа режете!

– С клеветниками общаюсь только в суде! – остановившись, объявил юрист.

– Батюшка извинится! – пообещала Рудольф голосом «клубника со сливками» и обернулась к священнику: – Извинитесь, голубчик! Если съёмка сорвётся, никто из сотрудников не получит зарплаты! Где ваше христианское милосердие?

– Батюшка правду сказал! Продажные! Все продажные! – загудели задние ряды родителей.

Ада обволокла батюшку киллерским взором:

– Батюшка, дорогой, извинитесь, или ни вашей воды, ни вашей ноги на канале больше не будет!

– Извиняйте! – выкрикнул батюшка голосом мученика и опустил лохматую голову на грудь.

– Извольте, – кивнул юрист, – готов продолжить.

И двинулся на маленьких ножках в большое кресло. А Валя сидела ни жива ни мертва, потому что не знала, что делать, когда герой уходит из студии. От волнения выпила ещё воды, и никто не заметил, что пила этикеткой не в камеру.

– А что, батюшка, если человек не хочет в православную церковь, а нашёл себя в другой религии? Кнутом загонять? – спросила Валя священника по сценарию.

– Кнутом! Ибо не ведают, что творят! – кивнул батюшка, униженный извинением, и почти пропел, тыча пальцем в юриста: – Братья и сестры, вовлечённые по неведенью в сети дьявола! Откажитесь от гибельных заблуждений! Мы будем молиться о вашем прозрении!

– Отец Евгений, – поморщилась Рудольф. – Это в конце, на фоне бутылок со спонсорской водой.

– Прости господи, – махнул рукой батюшка, – всё тут с вами перепутаешь!

– Вы перечислили несколько религиозных объединений, в том числе «Аум Синрикё». Скажите, чем Аум Синрикё отличается от остальных? – спросила Валя юриста, уже совершенно наплевав на сценарий.

– Судебный процесс, начатый относительно московского отделения «Аум Синрикё», стоит на месте в связи с отсутствием состава преступления, – ответил Островский.

Валя глянула в зал и увидела, как сияющая Вика показывает ей язык.

– С другой стороны, туда вовлекались несовершеннолетние, а ритуальные действия основывались на интенсивном психологическом воздействии, сопровождались ограничениями питания и сна, – он достал из кармана сложенный листок бумаги и прочитал: – «Сотворим чудо! Но до этого воспитаем мудрость, которой необходимо