И скосила глаза на стеклянный пол у ног, куда подплыла большая белая рыбища и застыла, словно подслушивая.

– Это халява, а халяву нельзя купить ни за какие деньги. Я тогда по Федьке с цепи сорвалась перед месячными, – призналась Ада. – Всех раком поставила. Уверена была, что ты его уложила.

– Но зачем? – удивилась Валя.

– Нравишься ты ему. У меня так уже было – с помойки взяла, помыла-почистила, зарплату дала, сотовик, а он на мою секретаршу прыг-скок. Наружку приставила, звонят, мол, в «Петровиче» с ней сидит, заказали две «Оптимистические трагедии». «Петрович» – кабак для политтехнологов, названия у них придурочные, «Оптимистическая трагедия» – котлета по-киевски. Тихонько подъезжаю, захожу на мягких лапах, сажусь в другом конце зала, а лето, он в белых штанах, весь из них аж выпрыгивает и кофе пьёт. Набираю ему на сотовик, говорю, милый, зря ты заказал «Оптимистическую трагедию», у тебя от неё опять поджелудочная взбунтуется. И он этот кофе как ху….. на белые штаны! Побежал в туалет отмывать, а я тихонечко вышла, сотовик его заблокировала, пропуск в Останкино аннулировала, и секретутку туда же. Думала, и с тобой влетела.

– Зачем тебе такие отношения с Федей? – спросила Валя.

– Ты не поймёшь, какой это драйв! Просто потрахаться выписала бы пару гренадеров из «Красной Шапочки», поверь, они это делают лучше, чем все Феди, вместе взятые. Федя, как бы, добросовестный, долгоиграющий, но скучный, как дятел. От него драйв в другом.

Тут подали мохнатую от панировки барабульку с салатами. Выглядела она красиво, хотя и не на заявленную в меню цену.

– Из «Красной Шапочки»?

– Бабский стриптиз-клуб, где берут мальчиков на ночь. Хочешь, дожрём и туда? – подмигнула Ада. – Горяеву не настучу.

– Зачем?

– На голых мужиков посмотреть, потрогать их в волнующих местах, взбодриться.

– Целый день на приёме смотрю на голых и трогаю их в волнующих местах, – засмеялась Валя. – Упахиваюсь так, что ничего не взбадривает.

– Значит, по рукам? Съёмки за ВГИК? – напомнила Ада.

– Да просто Вика уже бредит сценарием про секты. Только ради неё!

В этот момент официант подошёл с подносом, на котором стояла бутылка шампанского и два бокала:

– Вас приветствуют господа из-за того стола!

За указанным столом обитали два глубоко нетрезвых персонажа, один в малиновом пиджаке с мерцающим из-под рукава толстым золотым браслетом, другой в кожаной куртке, которую логично было бы считать верхней одеждой и оставить в гардеробе. Ада взяла в руки бутылку шампанского, прочитала этикетку и, поморщившись, сказала:

– Неси в обратку и передай, что мы говна не пьём! И с говном не спим!

Официант вежливо кивнул и пошёл обратно.

– Скажет им, дамы не могут принять подарок, поскольку ждут мужей, – прокомментировала Ада. – Все говорят, худей-худей, а зачем худеть, когда всё так вкусно и ни один мужик мимо меня спокойно не проходит?

– Прости за прямоту, но через десять лет сердце устанет гонять кровь по лишнему жиру, – ответила Валя.

– И мне теперь, по-твоему, не жрать? – возмутилась Ада. – Заплачу́, поставят в сердце механику.

– Ешь лишнее, заедая психологические проблемы.

– У меня нет проблем, проблемы у тех, кто не хочет со мной дружить, – сверкнула Ада глазами.

– Пойди к психоаналитику, он тебя почистит. Не будешь топтать мужиков, а потом гоняться за ними с наружкой.

– Ты, как бы, опять не понимаешь. Кто на охоту ходит, кто в акваланге ныряет, кто в гольф играет, а мне это некогда. Я организую экстремальную разгрузку внутри производственного процесса. А тут вдруг Федя с брюликом! Можно сказать, с гигантской молекулой углерода!

– Почему углерода?

– Это, Лебёдка, из кристаллографии. Говорила ж тебе, мне на языке камней говорить удобней.

И Валя отмолчалась в ответ, потому что снова ничего не поняла.

Узнав о состоявшейся «сделке», Вика повисла у Вали на шее. А когда влиятельный вгиковский старец назначил ей встречу в Доме кино, Вале стало не по себе. Она понимала разницу между собой врёмен Дома кино и Викой сегодняшней, но всё-таки, «дуя на воду», сделала подробный инструктаж.

– Ты ваще не въезжаешь! От меня должна идти убойная асексуальная сила, – лопотала Вика, собираясь на встречу. – Идеальный имидж будущего директора кино – англосакская тварь, которая, чтоб достать бабла на фильм, хоть банк ограбит, хоть президенту минет сделает!

Она купила в переходе метро очки с простыми стёклами, а на рынке – длинную чёрную юбку, белую офисную блузку и строгий пиджак. В руках «дипломат», волосы гладко зачёсаны, а губы густо накрашены.

– Чучело-мяучело, – пошутила Валя.

– В бизнес-леди копыта двигаю, – надулась Вика.

– Ну, вылитый Миша в этих очках! – поразилась мать и добавила: – У нас на фабрике такая в месткоме сидела, злая как собака. Замуж так и не взяли, как ни елозила.

– На фабрике не взяли, а во ВГИКе только таких и берут, – возразила Вика.

– За киношного-то на кой? Доча за киношного сходила, не нажила ни кола, ни двора, нажила аборт да по морде! – припомнила мать.

Слава богу, старичка волновала не Викина внешность, а возможность выслужиться перед Рудольф, и он обговаривал чисто технические детали засовывания Вики в список первого курса. Вика сидела с ним за чашкой кофе, крутила головой, но не увидела ни одной знаменитости. Тем более что приняла бар возле Белого зала за верхний ресторан, о котором столько слышала от Вали.

– Фуфло твой Дом кино. Я там была самая крутая. И ВГИК фуфло – сплошная коррупция! – резюмировала она и после этого не вылезала из ВГИКа.

– На что, доча, её в кино? Пристрой лучше на телевиденье, – осудила это мать.

– Чем тебе кино не угодило?

– Ещё ж кобель, что Алентову с ребёнком бросил, говорил, не будет ни кино, ни театра, ни книг, ни газет. Одно сплошное телевидение!

– Кто Алентову бросил? – удивилась Валя.

– В «Москва слезам не верит». Гладкий такой с лица. И вправду, теперь только телевизор смотрят, а потом ещё в газетах про него враки читают.

Юлии Измайловне история с ВГИКом тоже не понравилась.

– В период потерянных ориентиров молодёжи опасно видеть, что можно манкировать трудом, – стала отчитывать она Валю по телефону.

– Профессорша говорила: «Всё, что загоняет в депрессию, друг наркотиков!» Важно, чтобы Вика была всё время занята чем-то интересным, – стала оправдываться Валя.

– Всю жизнь будете вынимать ей кроликов из цилиндра? Ведь даже матери детей-инвалидов учат их самостоятельно жить в мире.

– Юлия Измайловна, чувствую, что во ВГИКе она на месте.

– На чужом блатном месте?

– Но, если б не сбежала из дома из-за материного сожителя, то поступила бы с её мозгами после школы. Я просто восстанавливаю справедливость. Бабушка моя говорила, коли дырка в судьбе, учись ставить заплатку.

– Ваша бабушка не