за кукурузный пирог, но, похоже, передумывает. Он кладет нож и смотрит на меня, впервые за сегодня намеренно устанавливая зрительный контакт.

– Не хочешь разрезать свой пирог? – спрашивает он.

Я делаю глубокий вдох и отрезаю ломтик, пробуя самый первый пирог, который испекла самостоятельно.

Я сразу же ощущаю тепло корицы, напоминающее мне о доме, и ищу воспоминания, которые всегда пробуждал этот рецепт. Бабушка в воскресенье утром готовит со своими друзьями-соседями, болтает и сплетничает. «Соль», набитая покупателями. Дети выпрашивают у родителей еще кусочек.

Но затем вкус резко перебивает пармезан, который я добавила с закрытыми глазами, и я оказываюсь во тьме, без каких-либо старых воспоминаний, которые могли бы меня направлять. У этого пирога гораздо более сильный сырный привкус, чем у бабушкиного варианта.

Хотя это и неплохо, но это не бабушкин рецепт.

Мои глаза щиплет от слез. Я отворачиваюсь, пока другие не заметили, что мне больно.

Синтия протягивает мне ломтик боло де роло Педро, и я быстро откусываю кусочек, позволяя остроте гуавы прокатиться по языку и смыть все намеки на пармезан в моем кукурузном пироге. Хруст сахарных гранул идеален. Нежные слои чудесным образом держатся вместе. Неудивительно, что этот десерт многие поколения остается гордостью «Сахара».

Я вижу, как Педро откусывает от своего кусочка кукурузного пирога и быстро ставит тарелку на стол. Ему не понравилось.

– Что мы возьмем с собой в «Голоса» для сбора средств? – спрашивает Синтия. – Будем голосовать? Кто голосует за кукурузный пирог?

Мы с Педро оба происходим из семей пекарей, но он может в совершенстве воспроизвести рецепт своей семьи, а я не в состоянии воссоздать свой. Что я делаю?

– Мой пирог не годится, – говорю я, останавливая их от голосования.

– Не волнуйся, что он немного подгорел, – говорит Синтия, не в силах скрыть, что просто пытается меня подбодрить. – Мне кажется, я понимаю почему…

Жар бросается мне в лицо.

– Мне не нужны голоса из жалости.

Ее глаза расширяются от беспокойства.

– Это не из жалости.

– Я испортила бабушкин рецепт!

Слезы, которые я так долго сдерживала, свободно катятся по моему лицу. Я продолжаю думать о маме, которая кричит на меня всякий раз, когда я предлагаю помочь в «Соли», напоминая мне, что я не умею печь.

– Все равно это хороший пирог, – говорит Виктор, но я не хочу этого слышать.

– Я вам врала! – говорю я. – Я не умею готовить! Я не умею печь! Я не умею… я просто не умею!

Меня трясет. Вся кухня кружится и вертится перед глазами. Ну вот. Я только что сказала им правду. Педро Молина расскажет своей семье, и они будут смеяться над мамой из-за того, что у меня нет кулинарных навыков. После стольких лет, проведенных на кухне, я вообще хоть чему-нибудь научилась?

Молчание Педро начинает меня раздражать. Бьюсь об заклад, он осуждает меня, возможно, прикидывает, как именно будет использовать это против меня.

– Уверена, ты и так подозревал это, – говорю я Педро, и меня еще больше злит, что он выглядит удивленным. – Теперь ты счастлив?

– Почему я должен быть счастлив? – спрашивает он.

– Потому что я из семьи пекарей и не умею печь!

Педро просто смотрит на меня.

– Лари, послушай… ты умеешь печь, – примирительно говорит Синтия. – Ты только что это сделала.

– Я каждый раз устраиваю беспорядок.

– Мы все устраиваем беспорядок, когда учимся, – замечает Виктор.

– Вы не понимаете! – Я отступаю от них, пока они не убедили меня, что этот жалкий пирог, который я только что испекла в знак уважения к бабушке, хоть сколько-нибудь хорош. – Я – позорище всей семьи Рамирес!

Я закрываю лицо руками, мои плечи сотрясаются от каждого рыдания, которое я не в силах сдержать.

– Ребята, вы не могли бы дать нам минутку поговорить? – доносятся до меня слова Педро, обращенные к Синтии и Виктору.

Мгновение спустя я чувствую, что кто-то стоит прямо передо мной.

– Ты не позорище, – говорит он.

Я опускаю руки и вижу, что в помещении остались только мы. Если бы это случилось месяц назад, это было бы самым большим унижением в моей жизни. Но он не смеется надо мной. Не осуждает. Не выглядит самодовольным. И я начинаю понимать, что благодаря вражде между нашими семьями он – единственный человек, который понимает, почему я расстроена. Почему этот рецепт для меня так важен.

– Прости, что набросилась на тебя, – говорю я, вытирая лицо рукавом.

Он протягивает мне стакан воды, и в тот момент, когда я делаю глоток, я понимаю, что она с сахаром. Старое средство от слез. Как будто если присыпать горе сахаром, оно станет легче.

– Не беспокойся об этом.

– Ты знал? – спрашиваю я его. – Что я не умею печь?

Он берет мой пустой стакан и ставит его в раковину.

– Не знал, – говорит он. И колеблется, отводя взгляд. – Ну, может, подозревал? Я знаю тебя достаточно долго, чтобы понимать, когда ты что-то скрываешь.

– Пожалуйста, не говори своей семье!

Педро хмурится.

– Зачем мне это делать? Меня это не касается. Это никого не касается.

Он ведет себя так, как будто всегда был таким. Как будто у меня нет причин думать, что он может использовать это как пищу для вражды наших семей.

– Прежний Педро Молина, наверное, посмеялся бы надо мной, а потом побежал бы рассказывать маме о том, что Соленая девчонка не умеет печь, – говорю я, и в моем голосе слышится горечь.

Мне неприятно снова бросать в его адрес обвинения. Но я не могу взять свои слова обратно. Каждый раз, когда я думаю, что преодолела свое негодование по отношению к нему, оно всплывает снова.

Педро на некоторое время задумывается, выглядя раскаявшимся.

– Мне жаль, что я причинял тебе боль.

Это заставляет меня чувствовать себя неловко.

– Забудь, что я сказала. Все в порядке.

– Нет. Я с тобой согласен. И тебе нужны извинения. – Плечи Педро опускаются, и я знаю, что он тоже чувствует себя неловко, но не отводит взгляд. – Я думал, все решат, что я крутой, если я буду вести себя точно так же, как дедушка. Я думал, что, если я настрою тебя против себя и докажу, что я лучше тебя, может быть, я сам почувствую себя лучше. – Он делает шаг ближе, его глаза искренни. – Но говорю тебе сейчас, я больше не тот парень. Я больше не хочу быть тем парнем. Я не собираюсь использовать твою стряпню против тебя, как я делал, когда мы были детьми. Я в самом деле уважаю то, что ты учишься готовить. Действительно, уважаю. То предложение