Красивое дикое животное совсем не походило на белохвостых оленей, вытканных на немецких гобеленах или напечатанных на жестяных коробках с дешёвым печеньем, украшающих жилища реднеков. В живом олене было что-то непередаваемо и неуловимо похожее на человека; казалось, что этот олень имеет и ум, и характер, и стремление к познанию. Тем больше старику хотелось его убить, всадить ему пулю в лоб между этих двух прекрасных изумлённых глаз. Какое право на существование имеет это создание, когда его Рудольф мёртв?

Старик медленно, чтобы не спугнуть, поднял ружьё и прицелился. Олень дрогнул и оступился, вдруг, почувствовав неладное; под его копытцем хрустнула ветка, и тут же щёлкнул продольно-скользящий поворотный затвор. Инстинкт сгруппировал ноги животного для прыжка, но, человеку опять удалось опередить природу. Тишину декабрьского леса прошиб выстрел, олень метнулся и исчез в молодой рощице, окропив снег розоватой кровью, – охотник пробил ему лёгкое.

Старик, не спеша, слез с дерева и отправился по следу искать свою добычу. Долго идти ему не пришлось, метров через двадцать он нашёл его. Олень лежал на снегу, неловко задрав голову и вытянув красивую длинную шею. Из раны, пузырясь, сочилась кровь; чёрные глаза остекленели, но, не утратили своего изумления.

Дэшер и Дэнсер, и Прэнсер, и Виксен. Комет и Купид, и Доннер, и Блитцен6. Спать, всем пора спать. Мистер Клаус похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что разделочный нож на месте, достал верёвку и огляделся, – тушу неплохо было бы для начала подвесить, чтобы спустить кровь.

Камаштли, бог судьбы и охоты, бродивший за стариком по лесу с самого начала сезона, потряс своим жезлом. У него была идея получше.

Дарвин

Ничто так не бесит трудившегося всю неделю мужчину, как сцена ревности, устроенная бездельницей-женой. Устраивать скандал из-за лайков в социальной сети – ну, это уж слишком. Жена программиста Максима Семиутова, тридцатилетняя виолончелистка Ольга, вместо того, чтобы выйти на работу, сидела дома с ребёнком и, очевидно, сходила с ума от безделья. Нет, чтобы больше времени уделять своей внешности, – она ежедневно проверяла всю активность Макса в его любимых форумах и даже смела проверять историю в интернет-браузере, вынюхивая, как овчарка, адреса порно-сайтов, посещаемых супругом. Это всё не могло не злить, за это нужно было непременно наказывать.

На этот раз их ссора переросла в драку, и Максиму пришлось использовать попавшуюся под руку дочь как средство для нанесения побоев супруге.

Подхватив тщедушную трёхлетнюю Настеньку, он бил её тоненькими ножками, обутыми в ортопедические сандалии, Ольгу по лицу, по шее, по голове. Разбил бровь и надорвал мочку уха, когда каблучок Настенькиной сандалии задел золотую серёжку мамы.

Сначала Оля кричала и пыталась закрыться руками от ударов, наносимых её дочерью. Потом материнский инстинкт взял верх над инстинктом выживания, Ольга сгруппировалась, зарычала и, стремительно накинувшись на ликовавшего в экстазе победы над супругой Максима, вырвала Настеньку у него из рук.

– Я тебя, сука, сейчас на ремни порежу, – выдохнула Ольга, крепко прижимая к себе пустившую слюни, немую от ужаса девочку, которая с тоской глядела в потолок, крепко держась за измочаленного белого Чебурашку из Сочи.

– Потише, истеричка, – неожиданно с достоинством произнёс Максим, вытер бороду и, с сожалением оглядев растерзанную жестоким семейным конфликтом уютную когда-то кухню съёмного дома, заметил: – А теперь тебе весь вечер придётся дерьмо это вывозить, психопатка. – Очевидно, он винил темперамент и несдержанность супруги в том, что пол кухни был изуродован битой посудой, просыпанным молотым кофе и разлитым красным вином, аромат которого восходил над полем боя и, приятно щекоча ноздри Максима, сулил ему замечательный вечер в иммигрантском клубе знатоков.

Максим аккуратно, стараясь не наступать на осколки и лужицы вина, вышел из кухни, наскоро принял душ, надел новые джинсы и свежую футболку, слегка надушился и, в превосходном настроении выпрыгнул за порог дома, оставив ребёнка, собаку и разорённую кухню на руки сердитой, ревнивой жены.

В свои неполные тридцать восемь лет Максим уже считал себя вполне состоявшимся мужчиной; он получил контракт в компании-гиганте, осилил ипотеку, женился во второй раз и стал отцом для троих детей. Первые двое отпрысков так и остались в России, со старшей женой, как шутливо Максим называл бывшую супругу. Новую же семью он притащил за собой в Сиэтл и очень этим гордился.

Отцовство, тем не менее, было ему в тягость, он открыто признавал это перед своими друзьями, многие из которых, будучи верны сегодняшней моде, тоже говорили, что не любят детей и очень от них утомляются.

Максим выжал сцепление и переключил скорость на четвёртую. Двадцатилетний «Ниссан» серебристого цвета, который Макс про себя называл «шатлом», скинул обороты и загудел на терцию ниже. Макс приоткрыл окно и сунул себе в зубы «Кэмел», затем, не глядя, ткнул указательным пальцем – сначала в кнопку прикуривателя, затем на клавишу «плэй», добавил звука «Аэросмиту» и с удовольствием закурил. «Every time I look in the mirror, all these lines on my face getting clearer…» – Макс прочувствовал боль Тайлера; он чуть нагнулся, чтобы заглянуть в боковое зеркало и заметить и на своём лице те самые линии, о которых пел Стив. Да, Стивен Тайлер был, как всегда, прав. Действительно, время беспощадно казнило юность Максима, оставляя ему лишь… Макс утвердительно кивал головой в такт песен. Нам остаётся – что? Лишь мечтать. И лучше, пока есть ещё порох в пороховницах, следовать хоть каким-то своим мечтам. Где-то в районе солнечного сплетения у Макса засосало давно забытое чувство, – ему хотелось приключений. Нет, не нудного вечера с еврейскими умниками, застрявшими навсегда в начале девяностых, с их предсказуемыми шутками и многозначительными улыбками, – Макс усмехнулся, – девушки того круга его тоже совсем не интересовали, таких у него и так было – хоть отбавляй. Занудная старшая жена – филолог и виолончелистка-младшая, вечно выискивающая проблемы на ровном месте. Нет, сейчас Максу хотелось совсем иного – водки и блядей, именно в таком порядке. Макс даже произнёс это вслух, анонсировав, подобно конферансье, выступающему перед академической аудиторией: «Водки и блядей!»

Где-то в глубине, еле слышно, как мышь на дне высохшего колодца пискнула совесть. Макс решительно дал ей отпор, произнеся вслух: «эта стерва сама во всём виновата. Я и так кормлю её, одеваю и в Америку их приволок не для того, чтобы сдохнуть здесь с тоски». Теперь ему был нужен только соучастник, ведь кто-то должен быть свидетелем его величия. Она начал перебирать в мыслях всех своих товарищей с работы, но все эти нытики было либо безнадёжно женаты, либо безнадёжно трусливы и скупы, а на блядей придётся раскошелиться.

Паркуя «шатл» на стоянке у своего офиса, недалеко от зала, где намечался клуб знатоков, Макс увидел знакомого рыжего парнишку, который курил, озабоченно роясь в телефоне. Это был Растрёпка, новенький тестер, из киевских.

Ум Максима лихорадочно заработал: пацан ещё полу-зелёный, на вид ему не дашь и тридцатника. В Америке недавно, – наверняка согласится составить ему компанию. Украинец, на нищеброда, вроде, не похож, но, скорее всего, прижимистый. Да, чёрт с ним! Даже если придётся заплатить за него там и сям, Максу нужен был соучастник и зритель. Кто-то должен был видеть его кураж и отвагу, восхищаться его внутренней свободой и отвязностью. Малознакомый Растрёпка подходил на эту роль как нельзя лучше.