— Потому что я только что поговорила с ювелиром. — Держасьочень прямо, Соня прошла к свободному креслу рядом с матерью и села, так ни накого и не взглянув. — Он сказал, что нет никаких сомнений. Что ожерелье старое,но в нем нет ни одного ценного камня. Стекляшки.

— Сонечка, хочешь чаю? — быстро спросила Муся и посмотрелана Настю.

— Да. Спасибо.

— Вот это да! — радостно сказал Владик. — Выходит, чтобабуля оставила тебе стекло?! Ну, молодец! Ай да бабуля! Кремень старуха!

— Я всегда говорила, — вступила тетя Александра страгическим злорадством в голосе, — что моя сестра гадкая женщина. Змея. Всюжизнь как сыр в масле каталась, и никто ее не интересовал! Она даже из гробанад нами издевается. Сонька, не смей реветь. Нам от нее ничего не надо. Моядочь не побирушка, чтобы на чужие бриллианты рот разевать!

— Это были никакие не бриллианты, мама, — выговорила Соняочень четко. — Это было просто стекло.

И заплакала. Слезы лились из ее глаз, капали с носа иподбородка, и Кирилл быстро подумал — как по-разному плачут женщины.Большинство плачет «для красоты» или от жалости к себе. Меньшинство — отискреннего огорчения или усталости. Соня плакала так, как будто у нее горе.Самое настоящее горькое горе, и поправить ничего нельзя. Она даже слез невытирала и нисколько не заботилась о том, чтобы выглядеть «прилично».

Она плакала, как человек, потерявший последнюю надежду.

— Сонька, не рыдай! — прикрикнула тетя Александра. — Всеравно тут тебе никто не сочувствует. Все довольны.

— Зачем вы так говорите, тетя! — воскликнула Нина Павловна.— Сонечка, подожди. Может, мама не знала, что это… что в ожерелье нетбриллиантов. И вообще…

— А ты уверена, что этот твой ювелир не ошибается? — спросилДмитрий Павлович.

— Да, — некрасиво шмыгая носом, сказала Соня. Настя подалаей салфетку, и она утерла глаза.

— Юля, налей валерьянки, — распорядилась Нина Павловна, —что ты, сама сообразить не можешь! Ты же видишь, она никак не успокоится!

— Истеричка, — пробурчала тетя Александра, полные руки вманжетах лилового халата тряслись. Настина мать встала и быстро вышла стеррасы.

— Откуда ты его взяла, этого ювелира? Может, он и вправдуничего не понимает? — жалостливо спросила Настя. — Может, еще кого-нибудьпопросить оценить?

— Нет, — сказала Соня, комкая салфетку, — хватит. Я так идумала. Я так и знала. Просто я надеялась, а вдруг на этот раз…

— Что? — спросила тетя Александра пронзительно. — Чтотакое?! Что это еще за раз? Что на этот раз? Что ты опять выдумываешь, дура?!Тебе мало того, что ты уже с нами сделала? Ты хотела…

— Тетя, отстаньте от нее, — приказал Дмитрий Павлович оченьтвердо, — прекратите.

Вернулась Настина мать, в руках у нее были два стаканчика.

— Сонечка, выпей. И не переживай, может быть, еще всеобойдется.

— Ничего не обойдется, — сказала Соня тихо. Тетя Александрабыстро перехватила стаканчик с валерьянкой и опрокинула его в себя. Быстрозадышала, так что богатырская грудь заходила ходуном, сморщилась и покраснелапятнами.

— Что это такое? — прохрипела она, тыча рукой в стаканчик. —Что?!

Юлия Витальевна смотрела с изумлением. Потом, видя, что тетяналивается синевой, осторожно понюхала пустой стакан.

— Это пустырник с валерианой, — сказала она и еще разпонюхала.

— Там… там… спирт?!

— Ну да, — Настина мать пожала плечами и обвела глазамимолчащих родственников.

— Я… я не могу спирт… я не пью спирт… я не принимаюпрепаратов на спиртовой основе!.. Я… не могу дышать!..

Юлия Витальевна усмехнулась совершенно хладнокровно.

— Запейте водой, — посоветовала она, прошла и забраластакан. — Соня, я сейчас тебе налью.

— Нет, — сказала Соня, — мне не нужно. Все в порядке.

— Мы видим, что все в порядке! — подала голос Нина Павловна.

— Я… не дышу, — хрипела тетя и хватала себя за белую кожу нагорле, — все горит!.. Ты специально!.. Ты же знаешь, что я не принимаю!..

— Вообще-то я думала, что это для Сони, — ответила ЮлияВитальевна уже из коридора.

— Кто вам посоветовал отдать ожерелье именно этому ювелиру?— спросил Кирилл, и все посмотрели на него.

Он усмехнулся. Все время получалось, что он вступает как-тонекстати.

— Вам-то что за дело? — вскинулась тетя Александра,моментально позабывшая, что «не может дышать». Владик фыркнул и пролил чай. —Сонька, не смей ему ничего говорить!

— Да что за глупости! — вдруг сказал Сергей возмущенно. — Япосоветовал, Кирилл. Это наша служба, они иногда и для нас, и для Русскогомузея всякие старинные вещи оценивают. И никакого тут нет секрета, — громкодобавил он в сторону тетя Александры, — и я не понимаю, что тут…

— А не понимаешь, и замолчи! — приказала тетя. — Господи, зачто мне такое наказание?! За что мне такой позор?!

— Да какой позор?..

— А такой!.. — перебила она. — Хотела за чужой счет в райвъехать? Не вышло! И не выйдет! Матери ничего, а дочери — все! Это тебе, чтобзнала свое место! Где это видано, чтобы дочь бриллианты получила, а мать —шиш?! А?! Вот и сиди теперь со своими стекляшками, кусай локти, знай, что итебя бабушка-то надула! Ничего тебе не оставила, один пшик! А ты губы раскаталана дармовые деньги! Какая!.. Бриллианты у нее! Видали?

— Стоп! — сказал Кирилл Костромин так, как говорил только насовещаниях, когда выяснялось, что со склада в неизвестном направлении вывезлидвадцать два стеклопакета. Тетя Александра вздрогнула и уставилась на него. —Или вы немедленно замолчите, или я сейчас же запру вас в вашей комнате. Там высможете завывать сколько угодно. Вам ясно?

Тетя опять бурно задышала, но семья вокруг нее странно иугрожающе молчала, и Кирилл повторил очень спокойно:

— Я спрашиваю — вам ясно?

Тетя заморгала. Кирилл смотрел на нее. Настя подошла к немуи встала у него за спиной.

Тетя Александра подышала еще немного — и кивнула.

— Отлично, — сказал Кирилл одобрительно, — вам ясно. Соня,не горюйте. Еще ничего не произошло.

— Произошло, — сказала Соня тихо, — я знала, что ничего небудет. У меня всегда так бывает.