Рита испугалась и больше никогда не роптала при видеНиколая. Впрочем, имейся у нее в паспорте штамп, она бы устроила скандал ивынудила мужа дать от ворот поворот мерзкому дружку. А так! Какие у нее права?Единственное, что Рита себе позволяла, это не садиться за стол вместе смужчинами. В тот вечер, расставив тарелки, она буркнула:

– Пойду лягу, голова болит.

Федор слегка нахмурился, но промолчал, а Колька, гадкоухмыльнувшись, заметил:

– У моей сестры тоже то одно ноет, то другое. Старая стала –разваливается.

Рита надулась и хлопнула дверью спальни. Мужики осталисьпьянствовать. У Федора в квартире было две комнаты, поэтому, проснувшись ночьюи обнаружив, что лежит в кровати одна, Рита не насторожилась, подумав, чтолюбимый обиделся на нее и лег в гостиной.

Но утром, не увидев сожителя на диване, Рита испугалась,вбежала на кухню…

Потом она без конца спрашивала у врача, констатировавшегосмерть Федора:

– Ну почему, почему, почему?

Доктор пожал плечами:

– Вскрытие покажет. Думается, дело в водке, выпил эрзац – иготово.

Патологоанатом вынес вердикт: Федор отравился метиловымспиртом.

Рита бросилась разыскивать Николая, телефона его она незнала, а блокнотик, куда Мыльников записывал нужные номера, куда-то подевался.Только через неделю после смерти Федора Рита сообразила, что «склерозник»,скорее всего, лежит в машине, в бардачке. Она кинулась в поликлинику. Честноговоря, она сначала не думала об убийстве, просто хотела посмотреть на Николаяи сказать:

– Ты из-за своей жадности купил бутылку на помойке! Из-затебя погиб Федор!

Но потом ей в голову пришла простая мысль. Поллитровка былаодна, значит, пили они вместе, но Коля-то живой… Следовательно, он каким-тообразом ухитрился подсунуть приятелю отраву. Надо было сообщить о подозрениях вмилицию.

Рита вытащила из «Волги» блокнотик и попросила новогошофера:

– Запиши мои телефоны и, когда явятся из легавки, дай ихментам. Пусть мне звонят, с Фединой квартиры я к себе съеду.

Но ей никто так и не позвонил. Рита сходила в районноеотделение, но дальше дежурного не прошла.

– Отравили, говоришь, – хмыкнул противный лысый мужик вформе, – ну, ну… А ты ему кто будешь, жена?

– Нет, – ответила Рита, – мы не расписаны.

– Значит, сожительница, – с удовольствием подчеркнулдежурный, – ладно, ступай, позвонит следователь.

Но к Рите никто так и не обратился. Очевидно, милиционерыпосчитали, что нахлебавшийся технического спирта шофер никому не интересен, изакрыли дело, не успев возбудить его.

Получив блокнот, Рита позвонила Николаю и заорала:

– Ты убил Федю!

– С ума сошла, – закричал в ответ тот, – сдурела, да? Давайвстретимся!

– Ни за что, – рявкнула Рита, – я сейчас в милицию пойду!

– Дура! – взвизгнул Николай. – Ну погоди, ща приеду, мало непокажется!

Рита испугалась, что противный Махов и впрямь примчится кней, покидала немудреные вещички в сумку и выскочила из квартиры. Больше она невозвращалась туда, где когда-то была счастлива. У Мыльникова не былородственников, и жилплощадь, очевидно, отошла государству. Рита вернулась ксебе, устроилась на работу в «Золотой шар», жизнь ее в корне изменилась.

– Если кто и стырил сумочку, то это Колька, – закончила онарассказ. Потом, понизив голос, добавила: – Знаете, он, кажется, сидел.

– Почему вы сделали такой вывод?

– Вид у него жуткий, – пояснила официантка, – прямоЧикатило, а не человек, очень противный.

Я усмехнулась. Внешность бывает обманчива. Когда я былапреподавателем французского языка, вместе со мной на кафедре работал ВиталийЛеонтьевич Аристархов, похожий на упыря, на самом деле интеллигентнейшийчеловек, профессор. Институт наш находился на отшибе, в глухом углу, ипервокурсницы, столкнувшись на улице в темноте с Виталием Леонтьевичем,пугались до обморока. Один раз профессор пришел на кафедру и растерянно сказал:

– Что мне делать?

– Случилась неприятность? – спросила я.

Аристархов покрутил в руках красивое дамское портмоне.

– Пошел поужинать, у меня «окно» перед вечерней лекцией.Возвращаюсь, навстречу девочка идет, явно наша студентка, тут другим делатьнечего…

– Ну, – поторопила я медлительного мужика, – дальше!

Виталий Леонтьевич пожал плечами:

– Я совершенно машинально кивнул ей. Вдруг эта девицазатряслась, аки осиновый лист, побелела, сует мне в руки кошелек и бормочет:«Вот, возьмите, только меня не трогайте!» Я растерялся, а она рысью побежала кметро. Начал кричать, не останавливается, только быстрей летит. Что теперьделать, ума не приложу.

– Надо объявление повесить: «Найден кошелек, обращайтесь накафедру иностранных языков», – посоветовала я.

– Но почему она так поступила? – недоумевал профессор.

Я посмотрела в его лицо. Маленькие глазки поблескивали изглубоких глазниц, почти лысый череп, словно своеобразная компенсация отсутствияволос на голове – брови, черные, кустистые, угрожающе сведенные к переносице,нос курносый, с вывернутыми ноздрями и ярко-красные влажные «негритянские»губы. При этом учтите, что профессор Аристархов чуть-чуть не дотянул до метрадевяноста, весил больше ста килограммов, имел пудовые кулаки. Меньше всегоВиталий Леонтьевич был похож на кабинетного ученого, чьи труды переведены натридцать языков. Я знала, что он безобиден, словно новорожденный кролик, и тоиногда вздрагивала, оказываясь с ним наедине, а каково тем, кто видел еговпервые?..

– Отвратительный тип, – негодовала Рита, – просто мерзкий!

– Дайте мне его телефон.

Рита призадумалась:

– Не помню.

– А где блокнотик Федора?

– Выбросила.

– Отчество его знаете?

– Чье?

– Николая.

– Нет, только имя и фамилию.

Я было приуныла.

– Вот дорогу могу объяснить, – промямлила бестолковая Рита,– мы были у него в гостях на день рождения.