не пересекались. У нее были свои друзья, у него свои. Каждый из них жил собственной отдельной жизнью.

Поэтому Эдди несколько удивился, когда однажды воскресным утром она позвонила ему домой и пригласила на обед.

– Пообедать? – переспросил он. – В смысле, сегодня?

– Я понимаю, что надо было предупредить заранее, – сказала Лили. – Но я как раз пакую вещи и, пока еще не позвонила в Армию спасения, хочу предложить тебе глянуть, не пригодится ли тебе что-нибудь отсюда.

– Почему ты пакуешь вещи?

– Переезжаю в Эшвилл, в Северную Каролину, помочь Серене с малышом.

– Да ты что! Переезжаешь навсегда?

– Именно.

– Продаешь дом? Собираешься купить новый?

– Да нет, новый покупать не собираюсь. Ни к чему. У Серены с Джеффом есть отдельная квартира на третьем этаже.

Эдди растерялся. Новость застала его врасплох. Он стоял, сжимая в руке телефонную трубку и невидящим взглядом уставившись на стенной календарь, в пальцах левой руки повис секатор.

– Серена просто в истерике! – говорила Лили, и голос у нее почему-то был довольный. – Она так рыдала, когда позвонила, что я не могла разобрать, что она говорит, но в итоге выяснилось, что, оказывается, материнство дается ей гораздо труднее, чем она рассчитывала.

– Э, ну да, наверное… а сколько ребенку?

– Четыре с половиной недели.

Он не помнил, как зовут ребенка. И даже какого он пола, если начистоту. Избегая местоимений, Эдди спросил:

– Возможно, это обычные детские колики или типа того?

– И что? Это же Серена рыдает, а не малыш Питер.

Питер. Ясно.

– Я хотел сказать, – уточнил Эдди, – может, сейчас просто трудный момент и скоро все наладится? Она возьмет себя в руки, и тебе вовсе не нужно переезжать насовсем.

– Ну конечно, это просто трудный момент! Она быстро приноровится, я знаю Серену. Поэтому мне нужно действовать мигом, раз-раз, пока она не сообразила, что не так уж сильно во мне нуждается.

Эдди захохотал.

– Что смешного?

– Я бы советовал тебе не выставлять пока дом на продажу, – сказал он.

– Поздно! Я уже предложила его «Додд», из группы «Голдман». Бывшей фирме Морриса.

– Вон оно что.

– Так ты придешь на обед или как?

– Да, конечно. С удовольствием.

Он решил, что возьмет несколько безделушек, чисто из вежливости, а потом возвратит их, когда Лили вернется. Потому что она непременно вернется, он был уверен. Серена окажется более чем адекватной в трудностях материнства. А Лили – навсегда «девушка из Балтимора», до мозга костей. Она там ошалеет, в этом Эшвилле. Они договорились, в какое время ему удобнее пообедать, – в час дня, а значит, он будет страшно голоден, потому что встает в шесть. Эдди повесил трубку и пошел во двор закончить с подрезанием кустов. Клод все еще сидел за столом в патио, пил кофе и читал воскресную газету. Он не любил ни вставать рано, ни возиться в саду. Это сразу понятно, достаточно на него взглянуть – уютный, пухлый, сутулый, неопрятная косматая борода и заляпанные очки. Завидев Эдди, он вопросительно приподнял бровь, и Эдди пояснил:

– Это моя тетушка Лили.

– Как она поживает? – спросил Клод.

– Говорит, что переезжает. Перебирается в Эшвилл помочь с внуком и хочет, чтобы я зашел к ней на обед, а она покажет мне всякое барахло, которое она оставляет, вдруг мне что-нибудь пригодится.

– Когда, сегодня?

– Угу.

– Тогда глянь, не найдется ли у нее старых настольных ламп.

Клод вечно жаловался, что ему негде читать, света не хватает.

– Посмотрю, – пообещал Эдди. – Но готов спорить на что угодно, не пройдет и года, как она вернется и будет искать, куда они подевались.

Клод фыркнул. У него не было никаких оснований ставить на те или иные поступки тетушки Лили, он же с ней никогда в жизни не встречался.

Клод был гораздо более откровенен, чем Эдди. Он представил Эдди своим родителям много лет назад, и с тех пор они регулярно встречались по воскресеньям за ужином. Но семейство Эдди никогда не видело Клода. Вообще-то они даже не знали о его существовании.

К счастью, Клод был из тех редких людей, кто принимает слабости и промахи любимых, философски пожимая плечами и не произнося ни слова. И когда сейчас Эдди сказал: «Прости, что смоюсь на время обеда», Клод лишь кивнул: «Да все нормально» – и вернулся к своей газете.

А Эдди, чуть помедлив, вновь занялся обрезкой нандины.

* * *

– Ты считаешь, я поступаю опрометчиво, – встретила его Лили на пороге. Он даже войти еще не успел. – Думаешь, я пожалею, что продаю дом. Но нет, Эдди, поверь. Я знаю, что делаю.

Он принес с собой бутылку вина и приоделся как для выхода в люди – насколько вообще способен был принарядиться. Хотя внешне Эдди был похож на отца, но давным-давно сменил щегольской стиль Кевина на более подходящий своему месту работы: футболки и мешковатые штаны. Однако сегодня футболка была с воротником и пуговками спереди, а штаны свежевыстиранные. Лили же, напротив, оделась как для тяжелой работы. Вытертые джинсы, майка-алкоголичка, открывавшая увядшие руки, седые волосы небрежно стянуты в хвост простой резинкой, лишь бы не мешались.

– Вино! – обрадовалась она. – Как мило. Но не позволяй мне увлекаться, нам еще предстоит таскать много чего. – И продолжила говорить, ведя его через гостиную: – Ты хоть отчасти представляешь, каково это – быть матерью Серены? Она же всегда была такая рассудительная, такая правильная. Прямо как твоя мать. Прости. И сначала я думала, что с появлением ребенка ничего не изменится. Я ездила к ним на рождение, и Серена была вся такая сияющая, прямо мадонна, и такая, хм, благостная. Но это пока Питер только родился и все время спал. Через пару недель, когда я уже вернулась домой, а малыш обрел индивидуальность, она и начала звонить.

Гостиная Лили выглядела как обычно, мебель по-прежнему на своих местах, на полу все тот же ковер. Но, войдя в столовую, Эдди увидел, что весь стол заставлен тарелками, бокалами и безделушками. Обед был накрыт на кухне: поджаренные сэндвичи с сыром на двух тарелках, а рядом простые бумажные салфетки.

– Принесешь бокалы из столовой? – попросила Лили и продолжила ему вслед, повысив голос: – И вот в перерывах между рыданиями, когда хоть что-то можно разобрать из ее слов, она рассказывает, что весь день, пока возится с ребенком, ее мучает некое чувство, будто она должна что-то сделать. «Но что именно? – спрашивает она себя. – Я же знаю, было что-то важное». А потом, часов в пять уже, выясняется: «О, я вспомнила. Я должна причесаться».

Сочувственно хохотнув, Эдди поставил винные бокалы на кухонный стол.

– Я ей говорю, спокойно так говорю: «Солнышко, это не навсегда.