— Он живой? — спросил Евгений.

— Конечно, — заверила я. — Живой по всем признакам.

— По каким признакам? Он даже не дышит!

— Это от лени. Нормальное его поведение. Этого кота можнобросать хоть с Эфелевой башни, он и не почувствует, столько на нем жира ишерсти. Хочешь, наступлю ему на хвост, он не издаст и звука.

— Нет, не надо, — поспешно отказался Евгений. — Но я непонял, ты что, все эти аргументы приводишь в пользу того, что кот жив? Какие жетогда будут в пользу его смерти?

— Никаких. Этот кот бессмертен. Если бы ты видел, что проделываетс ним Даня, пришёл бы к такому же выводу. Бросим его здесь, а утром Даняподберёт.

И мы ушли. Точнее, уехали, поскольку дача Тамарки загородом. Дома я горестно обследовала своё лицо и поняла, что это плата за моючрезмерную гордыню. Нельзя кичиться своей красотой, когда вокруг столькоуродов. Надо быть скромней, а то сглазят.

С этой разумной мыслью я и легла спать, давая себе клятвы низа что не идти на день рождения Фрола Прокофьевича.

Может потому, что моя последняя мысль была о нем, он мне иприснился.

Всю ночь мне снился Фрол Прокофьевич, причём в самомнепотребном виде. Этот достойный, всеми уважаемый человек, адвокат с приличнымименем гонялся за мной по Тамаркиной даче (только представьте) в чем матьродила. Я тут же выяснила, что он мал и тощ, особенно некоторыми местами. Этооткрытие сильно увеличивало ту скорость, с которой я убегала. И все же он менядогнал и…

Дальше все было неожиданно мило: он признался мне в любви ипопросил у Евгения (с которым мы за малым не муж и жена) моей руки. Как нистранно, Евгений с радостью нас благословил, и вот тут-то начался сущий ад.Набежали его жены. Я имею ввиду бывших жён Фрола Прокофьевича. Все они былиужасно злы, впрочем, как и в жизни, и все требовали, чтобы Фрол Прокофьевич, сего тощими и малыми местами, бросил меня.

— Да я сама его брошу! — обиделась я и… проснулась.

Меня тряс за плечо Евгений. Он был удивлён.

— Чем ты занимаешься во сне? — спросил Евгений. — Ты издаёшьтакие знакомые звуки.

Я сочла за благо на этот вопрос не отвечать.

— Уже утро? — спросила я.

— Как видишь, — ответил Евгений. — Но я бы назвал это днём:как никак двенадцать часов. В России это называется полдень.

И в этот миг раздался телефонный звонок. Евгений дёрнулся каппарату, но я успокоила его:

— Я сама возьму трубку. Это Тамарка. Будет терроризироватьменя своим днём рождения, до начала которого осталось всего два часа.

Но это была не Тамарка. Как ни странно, это был ФролПрокофьевич. Он никогда не звонил мне раньше, я даже удивилась откуда у негомой номер, но вида не подала и обрадовалась. После такого сна он был мне уже нечужой.

— Сонечка, поскольку вы все равно придёте на мой деньрождения, я хотел бы обратиться к вам с одной просьбой, — произнёс он хорошопоставленным голосом.

Я испытала противоречивые чувства: с одной стороны настоящийФрол Прокофьевич, статный, симпатичный, одетый с иголочки, воспитанный,образованный, эрудированный и к тому же дамский угодник, а с другой сторонытот, из сна, с тощими местами. Но вместе с тем, у того, из сна, были со мнойотношения, а у этого, настоящего, ещё нет. И кто знает, что у него подкостюмом? Ну, уж Тамарка точно знает.

— Фрол Прокофьевич, — призналась я, — не хочу вас огорчать,но мне не доведётся побывать на вашем дне рождения.

Моё невинное признание по непонятным причинам его ужасноогорчило.

— Почему? — возмутился он. — Как вы можете не придти на мойдень рождения? Такого ещё не бывало. Я ужасно! Ужасно обижусь! Нет, об этом неможет быть и речи! Сейчас же наряжайтесь, я за вами заеду!

— Но если бы вы видели во что я превратилась, вы бы сами нерекомендовали мне этого делать. Я упала с третьего этажа.

Я не лгала, потолок Тамарки был не ниже, во всяком случаетакое осталось у меня впечатление о том потолке. И я с него упала. Однако, ФролПрокофьевич проявил немыслимую для него чёрствость.

— Но говорить-то вы можете? — спросил он.

— Могу, — призналась я.

— Тогда я к вам еду, — и он бросил трубку.

Пулей меня вынесло из постели. Приговаривая «такой мэн,такой мэн» я помчалась в ванную, посмотреть что можно сделать. Глянув на себя взеркало я похоронила желание что-либо исправлять. В таком виде можно смело идтипод пивнуху, там я буду в доску своя — такой приговор я вынесла себе иотправилась к Евгению.

— Женя, ты меня любишь? — спросила я.

— Если ты имеешь ввиду своё лицо, то да, так ты выглядишьгораздо добрей.

— Спасибо, дорогой, ты умеешь поддержать в трудную минуту.Сам признался, никто за язык не тянул, следовательно сейчас пойдёшь, откроешьдверь Фролу Прокофьевичу и скажешь, что меня нет дома.

— А где ты?

— Где угодно: в магазине, в театре, в кино, на свидании, навстрече с читателями!

— С таким лицом? — удивился Евгений.

— Но он-то не знает.

— Но ты же только что ему сообщила.

— О, язык мой — враг мой! — застонала я.

Но долго убиваться по этому поводу мне не пришлось —раздался звонок в дверь. Видимо, Фрол Прокофьевич находился где-то неподалёкуот моего дома. Я в отчаянии закатила глаза и знаками приказала Евгению открытьдверь.

Врать он любил только мне, поэтому нехотя отправился вприхожую, а я на цыпочках за ним, подслушивать. Я тут же поняла, что дело швах,едва приложила ухо к двери. Фрол Прокофьевич был слишком настойчив. Против егопассивной интеллигентной агрессии Евгению не устоять. Дело шло к тому, что ФролПрокофьевич вот-вот расположится на кухне дожидаться меня и парализует жизнь вмоей квартире, ведь туалет и ванна совсем рядом, кто знает какие возникнут уменя потребности? Я буду страдать, а Фрол Прокофьевич попивать кофеёк.

К тому же, совершенно очевидно, что ему изрядно приспичилосо мной поговорить, раз он — вежливый и тактичный — врывается в квартиру,несмотря на все отговорки хозяев. Значит он может ждать долго, очень долго.Этак я потеряю день.

«Пора принимать меры!» — решила я и храбро шагнула вприхожую.

Евгений в это время, не жалея слов, как раз расписывал ФролуПрокофьевичу как внезапно понадобилась я своему издателю, какое важное там унас дело и как не скоро я приду.