— Потому что детектив пойдёт в иронической серии, а тамнужно что-нибудь этакое, смешное. А что может быть смешней твоего кота? Я же сосмеху всякий раз падаю, когда вижу, как он пытается ходить.

Принимая во внимание Тамаркины чувства, это было жестоко. Даи глупо насмехаться над беззащитным предметом её любви, и тут же пытаться завладетьэтим предметом, но Тамара почему-то моей колкости даже не заметила. Она былаозабочена другим.

— Мама, — воскликнула она, — тебя печатают в ироническомдетективе? Это правда?

— Правда, — не без гордости подтвердила я и с важностьюдобавила: — В твёрдой обложке.

— Поверить не могу! Они сошли с ума! Ведь все знают, что тыабсолютно не умеешь шутить, ты глуха для юмора.

— Я и не шутила, — призналась я. — Писала совершенносерьёзно. До сих пор не пойму, почему им это показалось смешным. Да какая разница.Раз печатают, значит сочли нужным, сейчас речь идёт о твоём коте. Даёшь ты мнеего или нет?

— Даже не знаю, Мама, — ответила Тамара, но в голосе её ужечувствовалось сомнение. — А ты его кормить не забудешь?

— Нашла о чем беспокоиться. Если и забуду, ему это только напользу пойдёт. Зачем ты его так раскормила? Ему же не в сумо выступать. Ипотом, ты так волнуешься, будто я его на месяц забираю. Я сама на это не пойду.Не могу сказать, что не люблю животных, но с некоторых пор заводить опасаюсь:они у меня почему-то дохнут, — призналась я.

— Может как раз потому, что ты их регулярно забываешькормить? — предположила Тамара.

— Вполне возможно, — согласилась я. — Но я и сама, порой,забываю поесть, такая напряжённая у меня жизнь. Покой мне только снится! Еслибы не мой Астров… Ну да ладно, не о том речь. Так даёшь ты кота или нет?

— Даю, — решилась Тамара. — Но мы идём по магазинам и надень рождения.

— В таком случае к коту дашь и ключи от своей дачи, — тут жезатребовала я. — Буду фотографироваться на фоне твоих колонн.

— Ну это уже слишком, — возмутилась Тамара.

— Глупая, вместе с котом на обложку попадёт и твоя дача. Соглашайся.

Тамара опять призадумалась.

— Да? — в конце концов спросила она. — Моя дача? Попадёт наобложку?

— Именно, — заверила я. — Фотографироваться в собственноквартире — это мещанство, а твоя дача вполне сойдёт за Колонный зал.

— Хорошо, я согласна, — окончательно сдалась Тамара.

Утром следующего дня она была уже у меня. Сразу же вручиламоему Астрову ключи от дачи, чтобы он заранее мог выбрать достойный для нас скотом фон, после чего, обвешанный фотоаппаратурой Евгений тут же и отбыл. А мыс Тамаркой отправились по магазинам.

Памятуя о том, что я должна сохранять перед съёмкамисвежесть и не желая изматывать себя общением с продавцами, я пристала к первойже попавшейся рубашке и принялась истерично её расхваливать. Рубашка былаужасна, но спящая стоя с открытыми глазами продавщица проснулась от моеговосторженного визга и подключилась к процессу. Вдвоём нам почти удалось убедитьТамарку, что рубашка шедевр портняжного искусства, но в последний момент онаосознала, что на этом поход по магазинам закончится и решительно с нами несогласилась. Более того, она разгадала мой манёвр и строго сказала:

— Мама, не увиливай. Ты невозможная! Если думаешь, что отменя легко отделаться — заблуждаешься. Кота и дачу отработаешь как полагается.

— Господи, что с людьми делает этот бизнес! — воскликнула я,вознося руки к потолку. — Ты во всем видишь только злой умысел.

— И никогда не ошибаюсь, потому что в девяноста девятислучаях из ста меня хотят надуть.

С этими словами она потащила меня по магазинам и таскала дотех пор, пока я не упала около очередной белой рубашки и не воскликнула,обливаясь потом:

— Все, больше не могу.

— Берём, — мгновенно приняла решение Тамарка, на рубашкудаже не взглянув.

Она тут же с улыбкой обратилась к продавцу:

— Упакуйте пожалуйста.

На самом деле ей было плевать какая там рубашка.Рафинированный Фрол Прокофьевич её белых рубашек не носил, он приходил в ужас итут же дарил их официантам ресторанов, в которых регулярно обедал. Он с этимиофициантами был для того и дружен, чтобы сплавлять им все подарки, полученныена свой день рождения. И я его не осуждаю, потому что покупались все этиподарки по одному и тому же принципу — чтобы доставить Фролу Прокофьевичу хотябы несколько неприятных минут. Удивительно было лишь то, что бедняга этотерпит.

Когда рубашка была куплена, а Тамарка пришла к выводу, чтонаконец-то я окончательно потеряла весь свой внешний вид, мне стало ясно, чтопроцедура закончилась.

— Все, можешь ехать на дачу фотографироваться с моим котом,— с чувством выполненного долго воскликнула Тамарка, с удовольствиемразглядывая то, что от меня осталось.

— А где кот? — вяло поинтересовалась я, уставившись на своиопухшие от ходьбы по магазинам ноги и думая, что моя страсть к высоким каблукамс возрастом становится обременительна.

— Даня его уже туда повёз, — оптимистично заявила Тамарка, —но понятия не имею как ты будешь фотографироваться: у тебя же под глазами такиекруги и щеки обвисли. И вся ты какая-то зелёненькая. Может перенесёшь этупроцедуру на завтра?

Я воспряла:

— С удовольствием.

— Ах, нет, — вспомнила Тамарка, — завтра же мы идём на деньрождения. Поезжай сегодня.

И я поехала.

Я приехала на дачу, и вот оттуда-то и начались все моинеприятности.

Для начала я поругалась с Евгением. Он не придумал ничеголучшего, как предложить мне сняться на фоне серой стены и без кота. Я пришла вбешенство.

— И для этого надо было ехать на Тамаркину дачу и тащитьсюда её непутёвого кота? — завизжала я. — Когда таких стен и в моем домехватает. И эта ничем моих не лучше. У меня хоть обои весёленькие, а тутсплошной мрак. Как и вся Тамаркина жизнь.

— Я вообще не понимаю, зачем ты притащилась сюда и почемузагорелась желанием фотографироваться именно с Тамаркиным котом, — выразилнедоумение Евгений. — На свете что, мало котов? Только в одном нашем подъездеих живёт с десяток.

Я ещё больше вскипела:

— Астров, не выводи меня из себя! Ты что, предлагаешь мнефотографироваться с бездомным блохастым котом? На обложку книги? Чтобы читательмог полюбоваться как по мне скачут блохи? И после этого мне ещё будут говоритьо мужском уме! Да ты посмотри только на Тамаркиного кота и все поймёшь. Коткрасавец, сама роскошь! Взгляни на него, несчастный!