— Не мели чепухи. Мы с ним уже обо всем договорились.

— Ну? — с жадной настойчивостью спросилаОльга. — И что он тебе оставит?

— Приятные воспоминания о себе! — сделав красивыйпас руками, ответила Мила. — Ничего он мне не оставит, так что расслабься.И я дала ему слово, что не буду с ним бодаться. '

— Да… Если ты дала слово… Твое слово — кремень. Ореховзнает об этом лучше других. Значит, у него мотива нет.

— Да ни у кого нет! — с досадой сказалаМила. — Неужели ты и в самом деле могла подумать на Орехова?

— Мало ли… — туманно возвестила Ольга. —Таинственность убийствам как раз придает скрытый мотив. Что, если за годысупружества он тебя так возненавидел, что не может спокойно спать? Хочетстереть тебя с лица земли — и баста!

Ольга наклонилась вперед и сделала страшные глаза. Очереднаясигарета смердела в ее руке, отсылая к потолку сизые струи дыма.

— Судя по выражению лица, тебе подобное желание хорошознакомо, — иронически заметила Мила. — И который по счету мужвозбудил в тебе такие чувства?

— Третий. — Ольга откинулась назад и сделалаочередную длинную затяжку.

— Бедный Николай, конечно, не знает, до чего ты бываешькровожадной.

— Зачем ему знать? — пожала плечами Ольга. —Ему-то уж точно ничего не грозит. Четвертый муж, дорогая, — это настоящеелекарство от прежних разочарований.

— Подожди, я запишу.

— Ты все смеешься? Тебя едва не пристрелили на балконередакции, а ты смеешься!

— Слушай, а что, если все это организовал АликЦимжанов?! — внезапно воскликнула Мила. — Или его ревнивая женаСофья?

— Думаешь, Софья так достала Алика ревностью, что онрешил тебя пристукнуть? Чтобы ей не к кому было ревновать?

— Да, глупо, — согласилась Мила. — Обычно втаких случаях убивают жен, а не…

— Ну, договаривай, договаривай! — предложилаОльга, щурясь от дыма. — А не… Ты хотела сказать: а не любовниц, не такли? Значит, у тебя с Аликом наконец-то роман? После стольких лет любезнойобходительности и близкой дружбы?

— У меня ведь есть Гуркин, — возразилаМила. — Хотя именно сегодня Алик заговорил насчет того, что неплохо былобы наплевать на обходительность и сблизиться окончательно. Он даже поцеловалменя.

— И как? — заинтересовалась Ольга.

— Перед этим в меня как раз выстрелили в первый раз.Поэтому я ничего не почувствовала.

— Значит, Алик не для тебя, — с сожалением сказалаМила. — Будь у тебя к нему склонность, ты бы на пулю даже внимания необратила. У меня так с Николаем.

— Уж этот твой Николай! Неужели ты не видишь, какая этокрыса? — не удержалась Мила. — Мужик нигде не работает, живет за твойсчет. Отлично устроился, ничего не скажешь!

— У него проекты! — кинулась защищать Ольга своегочетвертого. — Он делает все, что может! Скоро будет отдача.

— Да-да, жди больше! Да он просто лодырь, твой Николай!

— Ты твердишь это всякий раз, как его увидишь. Инапрасно. Николай озабочен завтрашним днем.

— Конечно. Его отоспавшаяся физиономия, исполненнаятревоги о завтрашнем дне…

— Тс-с! Что, если он услышит?

— Да хрен с ним.

— Зачем ты чернишь его в моих глазах? —рассердилась Ольга.

— Затем, что мне надоело скрывать свои истинныечувства. Первых трех твоих мужей я терпела молча. Сейчас мое терпение иссякло.Считай, что Николаю не повезло.

Ольга прикончила сигарету, делая короткие отрывистыезатяжки. Вся ее поза демонстрировала обиду. Потом ее мысли снова переключилисьс мужа на сестру.

— Так что ты решила? — спросила она. — Поповоду покушения?

— Сегодня переночую здесь, потом проберусь в свою квартируи все как следует обдумаю.

— Только ты думай, а не выдумывай. Я знаю, какая тыфантазерка.

— Ты меня с кем-то путаешь. Я пожилая приземленнаяженщина без единой иллюзии. Интересно, кому понадобилась моя шкура?

Тем временем братья Глубоковы, изучая окрестности дома, вкотором была прописана Людмила Лютикова, усердно искали применение своимспособностям, деньгам и обаянию. Три эти составляющие помогли им, во-первых,выяснить, что в подъезде прямо над Лютиковой, на третьем этаже, сдается квартира.И, во-вторых, эту квартиру по-быстрому снять. Правда, заплатить пришлось за двамесяца вперед, но это денежных братьев не смутило.

Осматривая поспешно арендованную жилплощадь, оба первымделом вышли на балкон.

— Потрясающе удобно! — восхитился Борис, опершисьживотом о перила. — При желании в сумерках стоит только спрыгнуть вниз — иподсматривай себе в окно на здоровье. Высоковато, конечно, но можно добытьверевку или лестницу.

Дом был старым, каменным, внизу располагался магазин«Подарки», навес над которым служил общим просторным балконом для жильцоввторого этажа. Так что Борис был совершенно прав — как соглядатаям имнесказанно повезло: Поскольку Людмила Лютикова проживала на втором этаже, еебалконная дверь сейчас находилась прямо под ними.

Весь вечер братья улаживали собственные дела — Борис решалтекущие вопросы по телефону, а Константин пытался выпросить у начальствасрочный отпуск. Про саму Лютикову они до сих пор ничего не знали. Даже сколькоей лет. Поэтому не могли строить конкретных планов.

— Если ей семьдесят, это одно дело. И совсем другое,если ей двадцать пять, — рассуждал Борис, открывая припасенную банку пива.

— У нас нет времени присматриваться, — разрубилКонстантин воздух ребром ладони. — Мы должны срочно втереться к ней вдоверие. Ты сам понимаешь, что с балкона много не высмотришь. Если онадействительно просто связная на телефоне, слежка как таковая вообще теряетсмысл. Нужен более тесный контакт.

— Хорошо, давай договоримся так, — предложилБорис. — Если Лютикова уже получила пенсионное удостоверение, я ее беру наабордаж. Нос у меня картошкой, лицо, безусловно, располагает к доверию, пожилыедамы от меня тащатся, скажу без ложной скромности. Если же возраст Лютиковойпредполагает хоть какой-то сердечный интерес к мужчинам, в дело пустим тебя. Тывысок, красив, как шейх, у тебя утонченные вкусы. Ставлю сто к одному, что ты всостоянии задурить голову любой финтифлюшке старше пятнадцати.

— Не думаю, что она столь молода, — пробормоталКонстантин. — Впрочем, согласен, действуем по-твоему.

Константин был действительно таким, каким описал его брат.Не мог он отрицать и того факта, что женщины выделяют его среди прочих мужчин.Он привык к этому и чаще всего даже наслаждался собственным особым положением.