Пять лет не отмечал Новый год. А пожалел об этом лишьсейчас. Наверное, это слишком земной праздник.

Сейчас на Земле, должно быть, конец лета. Конечно, если неизменился климат, а я не ошибся, решив, что это озеро — Байкал. Ветерок былхолодным и пах не по-летнему. Ягод я никаких не нашел, но, возможно, в этом былвиноват сгустившийся сумрак. Не беда. В своем комбинезоне я не замерзну изимой.

Ночное небо на Земле оказалось для меня самым реальнымдоказательством прошедших столетий. Нет, рисунок созвездий не изменился, или жемоих познаний в астрономии не хватило, чтобы заметить отличия. А вот ползущиепо небу искры космических спутников привели бы в экстаз Циолковского илиКоролева. Честно говоря, от их обилия становилось не по себе. Разноцветные огнискользили во всех возможных направлениях с самыми неожиданными скоростями.Несколько раз траектории спутников менялись у меня на глазах, причем под такимиуглами, что в наличии гравикомпенсаторов можно было не сомневаться. С десятокспутников имели явно километровые размеры — они выглядели не точками, амаленькими дисками. Вокруг одного такого диска периодически вспыхивал тусклыйореол, который я определил как вторичные эффекты работы плазменных двигателей.Похоже, эта махина ползла по такой низкой орбите, что ей постоянно приходилоськомпенсировать потерю высоты от торможения в стратосфере.

На востоке, почти у самого горизонта, висело нечто вообщеневообразимое — тусклый квадратик, от которого уходила вниз колонна яркогосвета. Умом я понимал, что это всего лишь космическое зеркало — огромнаяблестящая пленка, отбрасывающая на нужную точку земной поверхности солнечныйсвет. Но единственная ассоциация, которую вызывало у меня зеркало, была до жутипрозаической. Окошко. Маленькое квадратное окошко в темном подвале, из которогосочится дневной свет.

Зрелище открытого в небе окна вызывало у меня если нетрепет, то какое-то потрясающе неуютное ощущение. Ни на одной планете вгалактике я не видел такого простого и впечатляющего решения проблемы ночногоосвещения.

Земля казалась мне чужой, словно девчонка-одноклассница,впервые наложившая яркий макияж и надевшая взрослое платье. Это был уже несовсем мой мир.

Но, если верить Маэстро, здесь любили Данькины картины. А таполитика, которую вела Земля последние два года, открыв планетам Храмов своесуществование, никак нельзя назвать несправедливой или колониальной.

Единственное, на чем Земля настояла, так это на созданиисистемы взаимопомощи человеческих миров с Десантным Корпусом в качествеосновной ударной силы. Но эта военная структура управлялась общим советомпредставителей планет, носила явную оборонительно-противофанговскуюнаправленность и за два года ничем себя активно не проявила.

Возможно, я был несправедлив к родной планете.

Посреди ночи, когда костер стал догорать, я соорудил себе всторонке постель из веток и улегся досыпать. После скал Сомата колючее хвойноеложе показалось мне вполне приемлемым.

* * *

Меня разбудили птицы.

Минуту я лежал, не открывая глаз. Где-то совсем рядом, внескольких метрах пощелкивала неведомая пичуга. Лет пять назад я счел бы еепение немногим мелодичнее вороньего.

Сейчас я был рад этим звукам. Меня приветствовала Земля — невсегда красивая, не всегда изысканно-благородная. Единственная родина людей.Моя планета.

— Здравствуй, — прошептал я. — Доброе утро…

— Доброе утро.

Со мной поздоровались чуть удивленно, но вполне вежливо.Прежде чем незнакомец закончил фразу, я, не вставая с земли, метнулся всторону. Должно быть, это выглядело забавно: полупрыжок-полусальто содновременным похлопыванием по затылку — именно так должна была выглядеть состороны моя попытка вытащить из отсутствующих ножен утопленный меч.

Приземлившись метрах в двух от постели из лапника, япотянулся за пистолетом. И остановил руку.

Мой утренний гость не напугал бы и ребенка. Тощий белобрысыйпарень лет семнадцати, длинноволосый, в больших круглых очках. Неужели вдвадцать втором веке Земля не справилась с близорукостью? Из одежды на парнебыли черные плавки и блестящая, словно из фольги, лента, небрежно намотанная направую руку от локтя до плеча. Несмотря на столь скудный гардероб, юноша былсовершенно незагорелым, кожа его отливала почти молочной белизной.

— Твой утренний тренинг? Или я вас напугал?

Парень слегка улыбнулся. Несмотря на полную растерянность, яотметил неожиданную смесь обращений на «вы» и на «ты» в его словах. Своимответом я, видимо, определял дальнейший стиль наших отношений…

Не люблю, когда за меня пытаются что-то решить.

— И то и другое, — пытаясь улыбнуться ответил я.

Парень задумчиво смотрел на меня. Потом приподнял ладони в своеобразномприветствии.

— Извини, — вполне дружелюбно сказал он. — Ждал, пока тыпроснешься. Хотел позвать на завтрак.

Его русский был безупречен — но с легким акцентом, словно уприбалта. И все же у меня не возникло ни тени сомнения, что он говорил на родномязыке. Просто русский язык чуть-чуть изменился.

— Я думал, поблизости никого нет, — пояснил я. — Вот ирастерялся.

— Я роддер, — невозмутимо сказал парень.

— Роджер? — я не понял незнакомого слова. И удивил этимсобеседника.

— Род-дер, — раздельно произнес он. — Или о нас уже никто непомнит?

Я пошел ва-банк.

— Мне казалось, — осторожно произнес я, — что роддеровостались единицы.

Парень поморщился, и я почувствовал, что угадал.

— Нет, десятки… Понимаю. Суть в фангах и генормистах. Мы заскобкой. Но — есть.

Небрежно кивнув, я потянулся. И спросил:

— Так как насчет завтрака?

Парень снова вытаращился на меня. Зачем-то снял очки — и язаметил, что он совершенно не щурится.

— Ты интересно говоришь. Откуда?

Раздумывать не приходилось. Я показал рукой вверх.

— Колонист?

— С Земли, но долго жил там.

— В объеме, — совершенно дико заключил парень. Похоже, мойответ его удовлетворил. — Насчет завтрака… Насчет… — смакуя слово, произнес он.

— Идем.

Мы двинулись к лесу. Парень вдруг спросил:

— Знакомимся?

Я кивнул. Чем меньше звуков я издам, тем лучше.

— Андрей.

— Сергей.

Мы шли через лес, впереди Андрей, помахивая снятыми очками,за ним я. Парень вилял между деревьями самым диким образом, никаких следовтропинки не было, и я заволновался.