– Твоей фиктивной жене Вере. – Второе, самое важное слово, Марк выделил голосом. – И в нашем окружении не так много Вер.

– Удивил… Даже не знаю, сын, что и сказать… Когда ж вы успели?

– Скажи «поздравляю», и всё, – перебил его сын. – Можно без комментариев. Потому что Вера уже дала согласие.

– Ну, Марик, поздравляю, конечно! Рад, рад! – На секунду задумавшись, отец теребил салфетку, лежавшую на столе. – И всё же, не слишком стремительно всё у вас? Ещё совсем недавно и знать не знали о существовании друг друга…

– Я чувствую, я уверен – это мой человек. Такую и искал, – твёрдо ответил Марк. – Пап, от тебя нужно заявление о разводе. И ещё… Как думаешь, не будет ли у меня проблем с удочерением Ники?

– Вначале, даже при разводе, я продолжу быть опекуном. Это точно, Вера узнавала. А там посмотрим, что делать дальше, – Александр Евгеньевич встал, прошёлся по кухне, потом снова сел. – Знаешь, сын, думаю, ты сделал правильный выбор. Хоть и неожиданный…

– Спасибо!

– И я рад, что семья Веры останется в нашей жизни. Хорошие люди. Значит, сегодня вечером объявите об этом? А ты говоришь, чаепитие. Шампанское, только шампанское! Мой сын – жених, подумать только! – отец был взволнован и не скрывал этого. – Элеонору пригласишь на свадьбу?

– Ещё не думал. Пока мы не нашли общий язык.

Встреча с матерью оставила тягостное впечатление. В тот день, в день её неожиданного появления в квартире Шагиных, он проводил эту чужую и странную женщину до машины. Злой ветер спутывал волосы, рвал полы одежды, сыпал песок в глаза. Элеонора уже не плакала, тихо и несвязно, растягивая слова, говорила о своей вине, о своём сожалении, о Раевском, которого больше нет и не будет в её жизни, о том, что всё это ужасно, ужасно… Она несколько раз повторила это слово.

Ужасно, Марк согласен. Он сочувствовал ей, но сердце оставалось холодным, не дрогнуло, не застучало сильнее от щемящей жалости. Марку хотелось поскорее уйти от этой женщины, от этого разговора, и, слушая её глуховатый голос, он украдкой рассматривал кружевные занавески на окнах первого этажа, цветы на подоконниках и думал о том, что дома, как лица, все разные. Дом – лицо, окна – глаза. И люди очень похожи на окна, одни закрыты, наглухо зашторены, другие открыты миру. Может, через окна наших домов и улетают человеческие чувства и пропадают навсегда в высоком небе?

– Вы замёрзли совсем, – наконец, сказал Марк. – Ещё простудитесь. Езжайте домой, прошу.

– Ты обещаешь не исчезать из моей жизни?

Это было сказано так театрально, так неправильно, но он всё же вяло кивнул и открыл Элеоноре дверцу машины. Вздохнул с облегчением, когда автомобиль вырулил со двора.

– Эй, жених! – голос отца вырвал Марка из воспоминаний. – Хватит прохлаждаться! Ты на часы смотрел? Невеста уже на пороге.

Марк улыбнулся. Да, он знает. Вера придёт, взглянет ему в лицо зелёными глазами, и Марк снова возблагодарит небо за то, что на земле упорно, несмотря ни на что, живет любовь. А ещё за то, что на перекрёстках жизни он встретил эту женщину, которая нужна ему. Нужна. Целиком и полностью. Навсегда.

* * *

Никак, никак не уходит из её жизни это всевластное время любить. Никак не оставит в покое. Она словно раненая, счастливая и несчастная одновременно. После встречи с этим мужчиной уже ничто в Татьяниной жизни не будет прежним. Засыпая, Татьяна видела его гладко выбритое лицо, его глаза и губы, которые целовали Татьянину руку в узком коридоре их квартиры. А она умирала от счастья, дурея от его близости, его запаха. Мужской запах – сильное оружие, особенно для дурочек, посмевших полюбить на закате жизни. Любовь – для молодых, всему своё время. Кто-то поспорит, а Татьяна думала именно так. Но как объяснить это телу, вдруг возжелавшему поцелуев до крови на губах, жарких объятий и смелых прикосновений мужских рук? Их тела, слившиеся воедино, мурашки по спине, звон в ушах от невообразимого удовольствия – как она мечтала об этом!

Господи, стыд какой!

Влюблена и никак не справится с собой. Но пусть никто не узнает об этом. Её задача – не выдать себя. А то засмеют, застыдят – и будут правы. Не словами – неодобрительными взглядами, усмешками за спиной. И родная дочь не поймёт, хоть и не скажет ни слова в осуждение.

Сегодня Татьяна дома одна. Вера с дочерью уехали в детский дом навестить мальчика по имени Валя. А она слонялась по квартире, думала, чем занять свой выходной. Новый роман, не дотянув до половины, заброшен, вдохновение – дама капризная, ушла, вечно ей что-то не так.

В дверь позвонили. Кто это? Татьяна Сергеевна никого не ждала. Утро выходного дня – это святое. Взглянула в глазок – он! Татьяна в панике бросилась к зеркалу. Руки её дрожали, пока она поправляла волосы, подкрашивала губы бледно-лиловой помадой. Звонок раздался снова, надо открывать, неприлично так долго держать человека на лестнице. Глубоко вздохнув, Татьяна открыла дверь.

– Прошу простить мой ранний визит, – Елагин шагнул в коридор, принеся с собой свежесть осеннего утра. – Здравствуйте, Татьяна Сергеевна!

Она кивнула.

– Я тут подумал, а не вытащить ли вас всех на природу? В парке Тысячелетия, например, прогуляться? Утро, по крайней мере, обещает быть солнечным.

– Я дома одна, – ответила Татьяна охрипшим голосом.

Александр задержал на её лице бесконечно долгий взгляд, словно что-то важное решал для себя, потом шагнул ближе.

– Уже не одна, – произнёс, слегка смутившись. – Я с вами.

Александр стоял так близко, что только руку протяни. Она и протянула, смахнув несуществующую ворсинку с его пальто. А он перехватил её руку, сжал в ладонях, собираясь и не решаясь что-то сказать. Чувствуя его колебание, Татьяна примет решение за них двоих. Нет больше сил ждать, сейчас или никогда… Наплевав на скромность, которую считала своим достоинством, не понимая до конца, что делает, Татьяна прижалась лицом к его груди, к его чёрному, колючему, пахнувшему чем-то родным, пальто. И сомкнулись за её спиной крепкие мужские руки… На радость или на беду, как знать?!

Не узнавая себя, Татьяна засмеялась каким-то переливчатым, призывным, русалочьим смехом, понимая, как это неправильно, как пошло, и всё же продолжала смеяться. А он прижался подбородком к её затылку, не выпуская из объятий, молчал. Татьяна чувствовала его запах, его дыханье, и это были мгновенья чистейшего счастья. Стояли так минуту или десять – не понять, она потеряла счёт времени. Наконец, прерывисто вздохнув. Александр нашёл губами её губы, и они слились в отчаянном поцелуе.

А дальше было всё: сброшенное под вешалку пальто, сдёрнутое с кровати покрывало, комом валявшееся теперь на полу, его руки, развязывавшие пояс халата, и жадные мужские взгляды, которых Татьяна и не думала стесняться. Прохладная постель, принявшая обнажённые тела, стала свидетельницей их пылкой страсти.

Потом, счастливая, уставшая от любви, прижавшись щекой к его груди, она закрыла глаза, пытаясь навсегда запомнить эти минуты. Завтра ей будет стыдно, но это завтра, а пока… Александр гладил её плечо и говорил о том, как хороша жизнь и как прекрасна она, Татьяна. И век бы слушать такие речи, но пора подниматься.