вполне могла бродить по деревне в ту ночь, когда похитили Оливию?

– Да, я очень надеюсь, что сможете, – отвечает детектив-сержант Дэвис. Не могу точно определить акцент – выговор у нее определенно не местный. – Как вам известно, полиция проводила подомовые обходы, и один из таких визитов позволил выявить кое-что… интересное. Мы здесь для того, чтобы это прояснить.

Ее голос заглушается шумом крови у меня в ушах. Наверное, это как-то связано с камерой наблюдения Кэролайн Брюер.

– Ну конечно. Мой муж не предложил вам кофе или чаю, детективы? – Это попытка выиграть время, но также и то, что я считаю правильным в данной ситуации. Именно так поступила моя мать, когда к нам явилась полиция. О боже… Детективы уже в курсе, кто я такая?

– Не нужно, спасибо, – говорит сержант Дэвис. – Это не займет много времени.

На миг расцветает оптимизм. Улыбаюсь и жду вопроса.

– Где вы находились в… – Она делает паузу, доставая из кармана электронный блокнот, и в ходе этой паузы мой разум успевает заполнить все пробелы. Где я находилась в ночь похищения Оливии? Но они ведь и так это знают, поскольку я уже отчиталась перед их коллегами еще в субботу.

– …В ночь на пятницу, двенадцатого августа? – Детектив-сержант Дэвис вновь концентрирует свой взгляд на мне.

– О, даже не знаю, – отвечаю я, искренне озадаченная. Я была совершенно убеждена, что меня будут расспрашивать про тот временной промежуток, когда похитили Оливию, а не про ночь за несколько дней до этого. – Это же было две недели назад.

– Да, но может, вы ведете дневник? Или у вас что-то отмечено в мобильном телефоне? – услужливо подсказывает она, а потом ждет, пока я проверяю. На этот день или вечер ничего не записано, но у меня такое чувство, что мне не стоит признаваться в этом.

– В моем телефоне ничего такого нет, но, боюсь, я особо не пользуюсь приложением «Календарь». – Это чистая правда, так что записывать ей нечего.

– А как насчет вас, мистер Джонсон? – вступает в разговор детектив-констебль Бишоп. Он все еще сидит, но его блокнот уже лежит на столе, а выражение лица у него теперь более серьезное. – Может, у вас имеются какие-то записи за этот вечер?

После секундного колебания Марк дает свой ответ. В этот крохотный промежуток времени я сознаю, что он не собирается даже попробовать мне помочь. И он этого не делает. С убежденностью в голосе, от которой по спине у меня пробегают мурашки, просто заявляет:

– Нет. В моем календаре нет ничего насчет Дженни. Правда, эта дата отмечена, но я полагаю, что это связано с чем-то другим. С какой-нибудь встречей или чем-то в этом роде, я думаю.

– Встречей поздно вечером?

– И вправду не готов сказать, простите. Никак не могу припомнить. – Теперь он предпочитает практически уклоняться от ответа. Мое разочарование, судя по всему, ясно читается у меня на лице, поскольку Марк смотрит на меня, слегка прищурив свои голубые глаза. Чувствую, что он пытается безмолвно извиниться передо мной, но толку-то мне сейчас от этого? Мои внутренности словно в огне. Я сейчас совсем одна. А мой муж только что посадил меня прямо в дерьмо.

– Ну что ж, ладно – может, вам все-таки удастся это выяснить. Это было бы полезно для нашего расследования.

– Да, конечно, – говорит Марк.

Детектив-сержант Дэвис вновь переключает внимание на меня.

– Миссис Джонсон… Дженнифер. – Она приветливо улыбается. Прелюдия к болезненному укусу, который я вот-вот получу. – У нас есть кое-какие записи с камеры наблюдения, расположенной напротив дома Оливии Эдвардс, на которых женщина, подходящая под ваше описание, прячется у нее в саду.

В том, как она произносит «прячется», ощущается явная угроза, и мои ноги вдруг становятся ватными, словно больше уже не способны держать меня. Однако если я сейчас сяду, это будет выглядеть не лучшим образом, поэтому напрягаю колени в надежде, что не повалюсь кучей на кухонный пол. Отныне мне следует действовать осторожней и обдуманней. Молнией поражает осознание того, что мне, наверное, вообще не следовало ничего говорить. Надо вести подобный разговор в присутствии адвоката или типа того, потому что такое направление расспросов – это уже не просто сбор информации. Они пытаются привязать меня к дому жертвы незадолго до ее похищения. Пытаются надурить меня. Как они надурили моего отца. Я знаю, что тот рассказывал на суде, как копы охотились за ним, как пытались манипулировать им и моей матерью, вынуждая их говорить то, что выставляло его в невыгодном свете. Вроде уж хуже света серийных убийств, в котором его выставляли, ничего быть не может, но его адвокат все-таки сумел отвести часть улик из-за способа, которым они были получены, заявив, что с моего отца можно было бы снять обвинения в некоторых убийствах, если б полиция провела допросы честно и согласно существующим предписаниям.

Да, мой отец убил нескольких женщин – но часть этих эпизодов вполне могла бы сойти ему с рук, если б его адвокат присутствовал уже при первых допросах. И хоть он и вправду ответственен за каждое из убийств, в которых его обвиняли, факт в том, что по закону ему, скорее всего, не пришлось бы нести ответственность за все до единого.

Однако если я сейчас заявлю, что не стану разговаривать без адвоката, то сразу привлеку к себе внимание. С таким же успехом можно приделать к башке стрелку с надписью «виновна». «Отвечай неопределенно и расплывчато, не говори ничего конкретного!» Пока я не узнаю больше об отснятом камерой наблюдения материале, не хочу категорически утверждать, где я была или не была, и играть им на руку.

– Подходит под мое описание? – Я склоняю голову набок. – В каком это смысле?

Перехватываю взгляд, которым обмениваются оба детектива.

– Примерно вашего роста, худощавого телосложения, медно-русые волосы до плеч, – отвечает Дэвис. – Похоже на то, что сначала вы проходите мимо дома Оливии Эдвардс, а затем вдруг возвращаетесь и нерешительно стоите перед ним несколько секунд, прежде чем войти в сад.

– Вы, наверное, хотите сказать, что все это проделывал человек на записи. Откуда вам знать, что это была я, детектив? – Спокойствие у меня в голосе никак не отражается на моем теле. Пульс молотит как сумасшедший, легкие горят огнем. Как она посмела так это сформулировать? Хочу сказать им, чтобы они немедленно уходили.

– Да, конечно. Человек на записи, – повторяет она. – Итак, не можете ли вы припомнить, что находились возле дома Оливии в указанное время?

– Нет, ничего такого не припоминаю. Вообще не пойму, с какой это стати мне слоняться