А сам Шандор? Ради чего все эти конференции, если в будущем нет места науке? Ведь это не просто желание отличиться и выделиться среди остальных, как в моем случае, он живет этим, его глаза горят и этот огонь зажигает всех слушателей, нельзя позволить этому пожару потухнуть. И я надеялась, что за этот год Шандор осознает важность продолжения своей учебы и поступит в аспирантуру. А я помогу ему закрепиться в этой мысли. Ведь для этого друзья и нужны.

Шандор не знал о моем участии в конференции до тех пор, пока мы не стали вытягивать жребий. Мы находились в актовом зале, слушатели, в числе них и Юля, расселись по местам на некотором удалении от сцены, а мы определяли очередность наших выступлений, вытягивая из холщового мешочка бумажки с номерами. Шандор удивился, когда секретарь кафедры протянула мешочек мне. Он свел брови к переносице и с недоумением смотрел на меня несколько секунд. Я не смогла скрыть улыбку, наблюдая за его реакцией. Взглянула на свою бумажку и показала ему.

– Я снова седьмая. А ты?

От растерянности Шандор забыл посмотреть на свой номер, положив бумажку в карман брюк. Он полез за ней, и вскоре мы увидели, что он выступает восьмым. Следом за мной. Я выдохнула. Лучше и не придумаешь. Выступать после Шандора – нелегкая задача.

– Ты же сказала, что откажешься?

– Я передумала.

– Как ты решилась?

– Скоро все узнаешь.

– Буду ждать с нетерпением.

Он перестал хмурить брови и улыбался. Что же было в его глазах? Любопытство? Интерес? Как же мне хотелось, чтобы в них отражались хвала и восхищение. Но для этого нужно постараться.

Тему научно-практической конференции приурочили к приближающейся шестидесятой годовщине начала Великой Отечественной войны. Студенты, пожелавшие выступать на конференции, читали доклады по истории войны – рассказывали о Сталинградской битве, блокаде Ленинграда, обороне Севастополя и многих других событиях.

Один студент со второго курса поведал историю об оккупации Краснодара, длившейся 186 дней, глазами своей маленькой бабушки, и его доклад так тронул меня, что невольно я проронила слезу. Слушать, как маленький ребенок сосал жмых от семечек, чтобы хоть как-то утолить голод, ел «борщ» из лебеды, цветы акации и мамалыгу, которая получалась такой крутой, что ее резали ножом как хлеб, было невыносимо горько. Ее матери приходилось воровать в саду из-под носа у немцев морковь, свеклу, яблоки, и за это ее могли расстрелять, попадись она немцам. Но разве можно назвать это воровством, ведь они брали свое, советское? Страха не было, было желание выжить, и выживали, как могли, как умели.

Сегодня свой доклад я читала более уверенно и твердо, чем в прошлый раз, но все равно волновалась. На кафедре стояла бутылочка с водой, о которой я заранее позаботилась, и однажды я ей воспользовалась, потому что горло пересохло так, что говорить было невмоготу. Когда я замолкала, в зале наступала гробовая тишина, и мне казалось, я слышала тиканье часов на руке Шандора. Внимательные лица и взгляды также свидетельствовали, что мое выступление было убедительным и интересным. На Шандора я не смотрела. Даже на Юлю взглянула лишь раз. Она хлопала ресницами – я ее тронула.

Вопросов не последовало. Я поблагодарила за внимание, собрала все бумажки и, покидая трибуну, подняла глаза на Шандора. Его лицо было напряженным, как будто он все еще находился под впечатлением от моего доклада. Во всяком случае, я надеялась, что оно выражало именно это.

Я стала спускаться со сцены, Шандор шел мне навстречу. Он улыбнулся, поднял кулак и выпрямил большой палец. Похвалил. Что-то радостно встрепенулось внутри. Что-то новое и незнакомое.

Опустившись на кресло во втором ряду, я замерла в предвкушении выступления Шандора. Я знала, что его история будет лучшей и не похожей ни на одну другую, хоть он и не делился со мной содержанием своего доклада. И когда Шандор подошел к кафедре, представился и назвал тему своей работы: «Цыгане во время второй мировой войны», я затаила дыхание. Из названия следовало, что материал, им изложенный, гораздо обширнее наших работ и охватывает больший период.

Он рассказал нам о геноциде цыган, начавшемся еще в довоенное время в самой Германии. Изначально не предполагалось их уничтожение, речь шла только о стерилизации этого народа и депортации в концентрационные лагеря. Прежде всего, стерилизации подвергались женщины и несовершеннолетние девочки. Им вводили грязную иглу в матку, начиналось воспаление, заражение крови, и в дальнейшем наступал сепсис и смерть. Гибли сотни молодых цыганок.

После Сталинградской битвы, когда в войне наступил перелом, нацисты решили истреблять цыган физическим методом. В концлагерях цыган расстреливали, удушали в газовых камерах, уничтожали в ходе безжалостных медицинских опытов. Одно из самых страшных событий в истории цыганского народа произошло в ночь со второго на третье августа 1944 года в Освенциме, где около трех тысяч цыган погибли в газовых камерах. Шандор делился воспоминаниями русских узников Освенцима, видевших как цыган увозили в крематории, и как оставшиеся в бараках цыгане, узнав об участи уехавших, страшно выли. Эти душераздирающие вопли продолжались всю ночь, не позволяя спать остальным узникам лагеря.

Геноцид коснулся и цыган, проживавших на оккупированных территориях Советского Союза. Их не отправляли в концлагеря, а расстреливали на месте. Цыган сгоняли в овраги, либо заставляли их рыть ямы, в которых их потом и хоронили. Если кто-то пытался выбраться, их добивали. Выжить удавалось лишь тем, кто внешностью отличался от цыгана, либо успел сменить национальную принадлежность до вторжения фашистов.

Более миллиона цыган погибли за годы войны. Но реальной цифры установить невозможно. Цыгане не имели паспортов, и сколько проживало их на территории Европы и СССР до войны неизвестно.

Также Шандор рассказал, как его прадед был танкистом, участвовал в нескольких сражениях, был ранен, но после госпиталя снова вернулся в строй и погиб в бою в 1943 году. А в это время прапрадед Шандора вывез семью сына – его жену и троих детей – на лошадях из оккупированной немцами деревни под Смоленском, и это сохранило им жизни, потому что остальных цыган, оставшихся в деревне, немцы расстреляли. Правда, из этих детей в живых после войны остался только один, дед Шандора Бахти́. Остальные полегли от нищеты и голода. Прапрадед вместе со своей снохой и Бахти, поскитавшись в послевоенные годы по Союзу, обосновались в Краснодарском крае. Здесь они пустили свои корни среди других цыган, и их потомки проживают на этой территории по сей день.