Мужики живо столпились в отдельные плотные группы у воротов,по бортам, и говор их умолк. Некоторые ловко взобрались на леса и смотрелиоттуда, держась за веревки.

— Смотри, ребята! — раздавался звонкий и спокойный голосподрядчика. — Всё ли как быть надо? Придет пора бабе родить — рубах неколишить... Ну — молись богу!

Бросив картуз на палубу, подрядчик поднял лицо к небу и сталистово креститься. И все мужики, подняв головы к тучам, тоже начали широкоразмахивать руками, осеняя груди знамением креста. Иные молились вслух; глухой,подавленный ропот примешался к шуму волн:

— Господи, благослови!.. Пресвятая богородица... НиколаУгодник...

Фома слушал эти возгласы, и они ложились на душу ему кактяжесть. У всех головы были обнажены, а он забыл снять картуз, и подрядчик,кончив молиться, внушительно посоветовал ему:

— Попросить бы и вам господа-то...

— Ты знай свое дело, — меня не учи! — сердито взглянув нанего, ответил Фома. Чем дальше шло дело — тем тяжелей и обидней было ему видетьсебя лишним среди спокойно уверенных в своей силе людей, готовых поднять длянего несколько десятков тысяч пудов со дна реки. Ему хотелось, чтоб их постигланеудача, чтобы все они сконфузились пред ним, в голове его мелькала злая мысль:

«Может, еще цепи порвутся...»

— Слушай! — кричал подрядчик. И вдруг, всплеснув руками ввоздухе, он пронзительно закричал: — По-о-оше -о-ол!

Рабочие подхватили его крик, и все в голос, возбужденно и снапряжением закричали:

— По-оше-ол! Иде -от...

Блоки визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь подтяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота,рычали, тяжело топали по палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы нежелая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожалинапряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по палубе мимо его ног, какогромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом падалиоттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.

— Ве-есь, по-ошел, весь пошел-поше-ол... — пели они стройнои торжествующе. А в густую волну их голосов, как нож в хлеб, вонзался и резалее звонкий голос подрядчика;

— Ребяту-ушки — и! Разо-ом... раз-ом... Фомой овладело странноеволнение: ему страстно захотелось влиться в этот возбужденный рев рабочих,широкий и могучий, как река, в раздражающий скрип, визг, лязг железа и буйныйплеск волн. У него от силы желания выступил пот на лице, и вдруг, оторвавшисьот мачты, он большими прыжками бросился к вороту, бледный от возбуждения.

— Разо-ом! Разо -ом!.. — кричал он диким голосом. Добежав доручки ворота, он с размаха ткнулся об нее грудью и, не чувствуя боли, с ревомначал ходить вокруг ворота, мощно упираясь ногами в палубу. Что-то горячеелилось в грудь ему, заступая место тех усилий, которые он тратил, ворочаярычаг. Невыразимая радость бушевала в нем и рвалась наружу возбужденным криком.Ему казалось, что он один, только своей силой ворочает рычаг, поднимая тяжесть,и что сила его всё растет. Согнувшись и опустив голову, он, как бык, шелнавстречу силе тяжести, откидывавшей его назад, но уступавшей ему все-таки.Каждый шаг вперед всё больше возбуждал его, потраченное усилие тотчас жезаменялось в нем наплывом жгучей гордости. Голова у него кружилась, глазаналились кровью, он ничего не видел и лишь чувствовал, что ему уступают, что онодолеет, что вот сейчас он опрокинет силой своей что-то огромное, заступающееему путь, опрокинет, победит и тогда вздохнет легко и свободно, полный гордойрадости. Первый раз в жизни он испытывал такое одухотворяющее чувство и всейсилой голодной души своей глотал его, пьянел от него и изливал свою радость вгромких, ликующих криках в лад с рабочими:

— Ве-есь по-ошел, весь пошел, поше-ол...

— Сто-ой! Крепи! Стой, ребята!..

Фому толкнуло в грудь и откинуло назад...

— С благополучным окончанием, Фома Игнатьич! — поздравлялего подрядчик, и морщины дрожали на лице его радостными лучами. — Слава тебе,господи! Устали?

Холодный ветер дул в лицо Фомы. Довольный, хвастливый шумносился вокруг него; ласково переругиваясь, веселые, с улыбками на потныхлицах, мужики подходили к нему и тесно окружали его. Он растерянно улыбался:возбуждение еще не остыло в нем и не позволяло ему понять, что случилось и отчеговсе вокруг так радостны и довольны.

— Сто семьдесят тысяч пуд ровно редьку из грядки выдернули!

Фома, стоя на груде каната, смотрел через головы рабочих ивидел: среди барж, борт о борт с ними, явилась третья, черная, скользкая,опутанная цепями. Всю ее покоробило, она точно вспухла от какой-то страшнойболезни и, немощная, неуклюжая, повисла над водой между своих подруг, опираясьна них. Сломанная мачта печально торчала посреди нее; по палубе текликрасноватые струи воды, похожей на кровь. Всюду на палубе лежали груды железа,мокрые обломки дерева.

— Подняли? — спросил Фома, не зная, что ему сказать при видеэтой безобразной тяжелой массы, и снова чувствуя обиду при мысли, что лишь радитого, чтобы поднять из воды эту грязную, разбитую уродину, он так вскипелдушой, так обрадовался...

— Что она...— неопределенно сказал Фома подрядчику.

— Ничего! Разгрузить скорее да человечков двадцати артелькуплотников на нее спустить — они ее живо в образ приведут! — утешающим голосомговорил подрядчик.

А русый парень, широко и весело улыбаясь в лицо Фомы,спрашивал:

— Водчонка-то будет?

— Успеешь! — сурово сказал ему подрядчик. — Видишь — усталчеловек...

Тогда мужики заговорили:

— Как не устать!

— Легкое ли дело!

— С непривычки, известно, устанешь...

— С непривычки и кашу есть трудно...

— Не устал я... — хмуро сказал Фома, и снова раздалисьпочтительные возгласы мужиков, всё плотнее обступавших его:

— Работа, ежели в охоту кому, — дело приятное.

— Та же игра...

— Вроде как с бабой побаловаться...

Только русый парень твердо стоял на своем:

— Ваше степенство! На ведерочко бы, а? — говорил он,улыбаясь и вздыхая.

Фома смотрел на бородатые лица пред собой и чувствовал всебе желание сказать им что-нибудь обидное. Но в голове его всё как-тоспуталось, он не находил в ней никаких мыслей и наконец, не отдавая себе отчетав словах, сказал с сердцем:

— Вам бы всё пьянствовать только! Вам всё равно, что ниделать! А вы бы подумали — зачем? К чему?.. Эх вы! Понимать надо...

На лицах людей, окружавших его, выразилось недоумение; синиеи красные бородатые фигуры начали вздыхать, почесываться, переминаться с ногина ногу. Иные, безнадежно посмотрев на Фому, отворотились в сторону.