class="p1">Она странно на него поглядела:

– Нет… совсем нет… вы так добры ко мне…

– Клянусь Юпитером! – вспылил он. – Что вы имеете в виду? Вы повторили это по крайней мере трижды… не понимаю!

Барабанная дробь из караульни дворца заставила его замолчать.

– Послушайте, – сказала она, – они закрываются. Уже поздно… о, так поздно!

Барабанный бой все приближался, и темный силуэт вырисовался над восточной террасой. Вечерний свет на миг вспыхнул на ремне и штыке, а затем музыкант отступил в тень, дробью тревожа эхо. Звук исчез на востоке и вновь приблизился, став почти нестерпимым, когда он прошел мимо бронзового льва и спустился с западной террасы. Громче и громче гремел барабан, ноты отлетали от серых дворцовых стен, и фигура музыканта замаячила перед ними – красным пятном среди теней, – на латуни барабана и штыка горел бледный огонь, эполеты зыбились над плечами. Он прошел мимо, оглушив их барабанной дробью, и в глубине аллеи они увидели блеск оловянной пряжки на его ранце. Часовые монотонно закричали:

– On ferme! On ferme![89]

– Спокойной ночи, – прошептала она. – Сегодня я должна вернуться одна.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась на северной террасе, и сидел на мраморной скамье, пока ладонь не опустилась ему на плечо, и блеск штыков не заставил его уйти.

Она миновала рощу и, свернув на улицу Медичи, перешла на бульвар. На углу купила букетик фиалок и поспешила дальше к рю д’Эколь. Перед Буланом остановился экипаж, из которого, опираясь на руку Эллиотта, вышла хорошенькая девушка.

– Валентина! – вскричала та. – Присоединяйся к нам!

– Не могу, – ответила она. – У меня встреча в Миньоне.

– Не с Виктором ли? – засмеявшись, воскликнула девушка, но Валентина, ежась от холода, кивнула ей на прощанье и свернула на бульвар Сен-Жермен.

Она прибавила шагу, проходя мимо гуляк у кафе Клюни, которые звали ее повеселиться. У дверей ресторана Миньон стоял угольно-черный негр в ливрее. Он снял островерхую шапочку, когда Валентина шагнула на ковер, спускавшийся с лестницы.

– Пришлите ко мне Эжена, – сказала она администратору и, пройдя в правое крыло залы, остановилась перед рядом дверей, обшитых деревом.

Мимо проплыл официант, и она повторила, что ей нужно видеть Эжена, и тот появился как по волшебству. Бесшумно пританцовывая, он поклонился и прошептал:

– Мадам.

– Кто здесь?

– Кабинеты пусты, мадам. В комнатах мадам Маделон и месье Гэй, месье де Кламэр, месье Клиссо, мадам Мари и их друзья. – Он огляделся и прошептал с новым поклоном: – Месье ждет мадам уже полчаса.

Он постучал в дверь с номером шесть.

Клиффорд открыл, и девушка вошла.

Гарсон поклонился ей и, прошептав: «Пусть месье позвонит», исчез.

Он помог ей снять пальто, взял ее шляпу и парасоль. Девушка села за маленький столик напротив художника, улыбнулась, оперлась на локти и взглянула ему в лицо.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Жду! – с восторгом ответил он.

Она обернулась и посмотрела в зеркало. На миг в нем отразились большие голубые глаза, вьющиеся волосы, прямой нос и капризная верхняя губа. Затем в зеркальных глубинах явились изящная шея и спина:

– Так я отворачиваюсь от мирской суеты, – проговорила она и вновь наклонилась вперед. – Что ты здесь делаешь?

– Жду тебя, – несколько встревоженно повторил Клиффорд.

– А как же Сесиль?

– Не надо, Валентина…

– Знаешь, – тихо сказала она, – мне не нравится твое поведение.

Он смутился и, чтобы скрыть неловкость, позвонил Эжену.

Подали томатный суп и вино Поммери. Блюда сменяли друг друга, пока Эжен не принес кофе, и на столе осталась только маленькая серебряная лампа. – Валентина, – сказал Клиффорд, получив разрешение закурить, – отправимся в Водевиль или в Эльдорадо, или и туда, и туда, или в Новый цирк, или…

– Останемся здесь, – сказала Валентина.

– Хорошо, – ответил он, чрезвычайно польщенный. – Боюсь, я не могу развлечь тебя…

– Ты куда забавней Эльдорадо.

– Прошу, не шути со мной, Валентина. Ты всегда смеешься… и знаешь, как говорят… насмешки убивают…

– Что?

– Ну… э… любовь и прочее.

Она смеялась, пока глаза не покраснели от слез.

– Tiens, значит, она давно умерла.

Клиффорд смотрел на нее с нарастающей тревогой.

– Знаешь, зачем я пришла? – спросила она.

– Нет, – мрачно ответил он, – понятия не имею.

– Как долго тянется наша связь?

– Ну, – прикинул он, потрясенно, – можно сказать… около года.

– Думаю, год. Тебе не надоело?

Он не ответил.

– Разве ты не знаешь, что очень мне нравишься – настолько, что я никогда не смогу влюбиться в тебя? – сказала она. – Разве не знаешь, что мы слишком хорошо ладим и слишком давно дружим для этого? Но даже если бы было иначе, неужели ты не думал о том, что мне известна твоя история, месье Клиффорд?

– Не надо… не надо сарказма, – попросил он, – не будь жестокой, Валентина.

– Вовсе нет. Напротив, я очень, очень добра… к тебе и Сесиль.

– Сесиль от меня устала.

– Конечно, – сказала девушка, – она заслуживает лучшего. Tiens, знаешь, какая репутация у тебя в квартале? Ты считаешься неверным, самым ветреным из всех, неисправимым и не серьезней мошки летней ночью. Бедная Сесиль! – Клиффорд выглядел таким несчастным, что она сжалилась: – Ты мне нравишься, ты знаешь. Ты нравишься всем. Ты просто испорченный ребенок. Тебе все позволено, на твои шалости закрывают глаза, но не с каждой девушкой можно играть.

– Играть! – воскликнул он. – Клянусь Юпитером, девушки Латинского квартала не против…

– Хватит… хватит об этом! Никто не осмеливается осудить тебя. Зачем ты здесь? О, – вскричала она, – я скажу тебе! Месье получил записочку, написал в ответ, облачился в наряд донжуана…

– Нет, – сказал Клиффорд, красный как рак.

– Да, это сильнее тебя, – возразила она со слабой улыбкой и очень тихо продолжала: – Сейчас я в твоих руках, но я знаю, что это – руки друга. Я признаю это и хочу попросить тебя… об… услуге.

Глаза Клиффорда распахнулись, но он промолчал.

– Я… в смятении. Из-за месье Гастингса.

– И?.. – сказал изумленный Клиффорд.

– Я хочу попросить тебя, – еле слышно продолжала она, – хочу попросить… если вы будете говорить обо мне… не рассказывать… не рассказывать ему…

– Я не буду болтать с ним о тебе, – тихо сказал он.

– Можешь… можешь ли ты удержать остальных?

– Да, если окажусь рядом. Позволь спросить – зачем?

– Это нечестно, – прошептала она. – Ты знаешь… знаешь, как он относится ко мне… и к любой женщине. Знаешь, как отличается от тебя и всех остальных. Я никогда не встречала такого, как месье Гастингс.

Его сигарета погасла, но он не заметил.

– Я почти боюсь его… боюсь, что он узнает… какие мы здесь, в квартале, на самом деле. О, я не хочу этого!