по воздуху.

Онемевший, казалось, от возмущения полицейский указал на собаку.

– Капитан, – улыбнулся юноша.

– Месье студент, – проворчал страж порядка.

– Зачем вы здесь? Что я сделал?

– Пристегните пса, или я его заберу! – рявкнул полицейский.

– Ничем не могу помочь, месье капитан.

– Что? Это не ваш бульдог?

– Будь он моим, разве я не держал бы его на цепи?

Несколько секунд офицер безмолвно взирал на юношу, а затем, решив, что он, как и все студенты, будущий преступник, попытался схватить пса, но тот ловко увернулся. Полицейский бегал за бульдогом вокруг клумб и почти поймал его, когда пес сиганул через цветник, отказавшись играть по правилам.

Юноша наслаждался зрелищем, собака тоже была довольна.

Заметив это, страж порядка решил уничтожить источник зла. Он налетел на студента, заявив:

– Вы арестованы как зачинщик общественных беспорядков!

– Позвольте, – заявил тот, – собака не моя.

Он явно хотел покрасоваться. Поймать пса не было никакой возможности, пока на помощь полицейскому не пришли три садовника, но бульдог просто сбежал, исчезнув на улице Медичи.

Уставший страж закона побрел искать утешение среди белоголовых нянюшек, а студент посмотрел на часы и, зевнув, поднялся со скамьи. Заметив приятеля, он улыбнулся и поклонился. Гастингс, смеясь, подошел к нему.

– Клиффорд, – сказал он, – я тебя не узнал.

– Все дело в усах, – вздохнул тот. – Я сбрил их, уступив… дружеской прихоти. Что скажешь про пса? – Так он все-таки твой! – вскричал Гастингс.

– Конечно. Ему по нраву салки с полицейским, но его здесь хорошо знают. Пора это прекращать. Он убежал домой – как всегда, стоит появиться садовникам. Увы! Он обожает валяться на лужайках.

Они немного поговорили о планах Гастингса, и Клиффорд любезно предложил поручиться за него в мастерской.

– Видишь ли, старый кот – доктор Байрэм – рассказал о тебе прежде, чем мы познакомились, – объяснил он. – Эллиот и я будем рады помочь.

Вновь взглянув на часы, юноша пробормотал:

– У меня десять минут до поезда на Версаль, au revoir[81].

Он хотел уйти, но, заметив приближающуюся к фонтану девушку, снял шляпу и смущенно улыбнулся. – Почему вы не в Версале? – спросила она, не обращая на Гастингса внимания.

– Я… я собирался, – прошептал Клиффорд.

Мгновение они смотрели друг другу в глаза, а затем Клиффорд с пылающими щеками пробормотал:

– С вашего позволения, позвольте представить вам моего друга, месье Гастингса.

Тот низко поклонился. Ее улыбка казалась чрезвычайно любезной, но в наклоне парижской головки было что-то зловещее.

– Хотелось бы, – сказала девушка, – чтобы месье Клиффорд уделил мне больше времени, когда с ним такой очаровательный американец.

– Я… я пойду… Валентина? – начал Клиффорд.

– Конечно, – ответила она.

Клиффорд ушел – очень неловко. Поморщился, услыхав:

– Сердечный привет Сесиль!

Он исчез на рю д’Асса, и девушка хотела уйти, но вспомнила о Гастингсе и, взглянув на него, покачала головой:

– Месье Клиффорд чрезвычайно легкомыслен. – Она улыбнулась. – Порой это смущает. Вы, конечно, слышали про его успех в Салоне.

Гастингс, казалось, не понимал, о чем речь, и она заметила:

– Вы ведь были на выставке, не так ли?

– Увы, нет, – ответил он. – Я в Париже всего три дня.

Она не обратила внимания на его слова и продолжила:

– Никто и представить не мог, что ему хватит сил создать что-то стоящее, но в день открытия Салон был потрясен видом месье Клиффорда, расхаживающего с орхидеей в петлице возле прекрасной картины…

Она улыбнулась воспоминаниям и взглянула на фонтан.

– Месье Бугро сказал мне, что месье Жюлиан был так изумлен, что смог лишь пожать художнику руку, и забыл похлопать его по спине! Капризный, – весело продолжала она, – капризный папа Жюлиан забыл об этом!

Гастингс, подумав о знакомстве девушки с великим Бугро, взглянул на нее с уважением.

– Простите, – робко поинтересовался он, – вы ученица Бугро?

– Я? – несколько удивленно переспросила она. Затем посмотрела на него с любопытством. Едва познакомился и уже шутит?

Ответом ей был серьезный, вопрошающий взгляд.

«Tiens[82], – подумала она, – какой странный».

– Вы ведь изучаете искусство? – продолжал он.

Она оперлась на искривленную рукоять парасоли и внимательно посмотрела на него:

– Почему вы так думаете?

– Исходя из ваших слов.

– Вы смеетесь надо мной, – сказала она. – А это дурно.

Она замолчала, смутившись, ибо он покраснел до корней волос.

– Давно вы в Париже? – наконец спросила она.

– Три дня, – серьезно ответил он.

– Но… но… вы не похожи на nouveau[83]! Вы слишком хорошо говорите по-французски. – Она помедлила. – Вы правда nouveau?

– Да, – сказал он.

Девушка опустилась на мраморную скамью, прежде занятую Клиффордом, и, покачивая парасолью над изящной головкой, искоса смотрела на него:

– Я вам не верю.

Гастингс чувствовал себя польщенным, на мгновение ему захотелось порисоваться, но затем, собравшись с духом, он рассказал о том, насколько зелен. От такой честности ее голубые глаза распахнулись, а на губах расцвела прекраснейшая улыбка.

– Значит, вы никогда не видели мастерской?

– Нет.

– А моделей?

– Нет.

– Забавно, – серьезно сказала она.

Они засмеялись.

– А вы, – спросил он, – посещали мастерские?

– Сотни.

– Видели моделей?

– Миллионы.

– И знаете Бугро?

– Да, и Эннера, и Констана, и Лорана, и Пюви де Шаванна, и Даньяна, и Куртуа, и всех остальных!

– И продолжаете утверждать, что вы не человек искусства.

– Простите, – серьезно ответила она, – разве я это говорила?

– А разве нет? – Он не был уверен.

Она посмотрела на него, качая головой и улыбаясь, затем опустила глаза и стала рисовать в песке рукояткой парасоли. Гастингс сел рядом и, упершись локтями в колени, смотрел в пелену брызг над фонтаном.

Маленький мальчик в матроске тыкал шестом кораблик и кричал:

– Не пойду домой! Не пойду домой!

Его нянька воздевала руки к небесам.

«Настоящий маленький американец», – подумал Гастингс. Тоска по дому пронзила ему сердце.

Внезапно нянька вытащила игрушку из воды. Ребенок держался поодаль.

– Месье Рене, получите свой кораблик, когда подойдете.

Мальчик, нахмурившись, отступил.

– Отдай его сейчас же! – закричал он. – И не зови меня Рене, я – Рэндел, ты знаешь!

– Эй! – сказал Гастингс. – Рэндел? Это ведь английское имя.

– Я – американец, – заявил мальчик на превосходном английском, обернувшись к Гастингсу. – А она так глупа, что зовет меня Рене, потому что мама называет Рэнни…

Он увернулся от усталой няньки и спрятался за спиной Гастингса, который, рассмеявшись, поднял его и усадил к себе на колени.

– Мой соотечественник, – объяснил он девушке и, улыбаясь, сглотнул подступивший к горлу ком.

– Видишь звезды и полосы на моем корабле? – вопросил Рэндел. Действительно, американский флаг бессильно повис в кулаке няньки.

– О! – воскликнула девушка. – Какая прелесть!

Она наклонилась, чтобы поцеловать мальчика, но юный Рэндел вывернулся из рук художника и налетел