нет. Приказали мне вас к Андресу Яновичу отвезти, вот я и везу. Просто Михалыч наш эту дорогу плохо знает, вот меня Юдин с вами и послал.

Михалыч, объезжая очередной ухаб, громко крякнул и кивнул в сторону Сани:

– Дорогу, в отличие от этого балбеса, я и впрямь не знаю, потому как не ездил к нему ни разу, а вот кто такой этот Садовод, я, кажется, знаю. Как, ты говоришь, его полное имя?

– Андрес Янович, – ответил Саня, – а вот фамилию я и сам не знаю.

– Фамилия у него Лугайс, эстонец он, всё верно. Был он хранителем общака у Кеши Архимеда.

– Это что ещё за тип? – воскликнул Костин.

– Вор! Положенец, присланный ещё до войны сюда ленинградскими ворами.

– Вот тебе и Юдин! Выходит, он нас к бандитам послал, – возмутилась Настя.

– Да нет! – снова резко выкрутив руль, продолжил Михалыч. – Андрес Янович Лугайс никогда не был бандитом, он даже блатным не был. Архимед хоть и авторитетным вором считался, но был к тому времени уже не молод, то и дело болел. Так что, по словам очевидцев, Андрес был у Архимеда правой рукой. Боялись его и слушали воры и русские, и эстонские, хоть он, по их меркам, был простым фраером. Так-то! В сорок первом Кеша умер от болезни лёгких, а Андрес этот ваш на фронт попросился. Вот только вспомнили ему, что он с блатными дружбу водил и, не знаю уж как и под каким предлогом, но попал наш Андрес в штрафную роту. Только и там он не пропал. Говорят, был ранен, переведён в регулярные части, стал командиром отделения, да ещё и орден получил. Вот такая канитель, друзья мои.

– Так вот почему наш Юдин так тушевался, отправляя нас сюда, – принялась рассуждать Настя. – Репутация у нашего Садовода противоречивая! Вроде бы воевал, вроде бы герой, а только по некоторым меркам преступник и бандит. Общение с подобными типами никому ещё пользу не приносило.

– Неважно всё это, был бы толк, – подытожил Костин, и в этот самый момент в поле зрения показалась огороженная высоким забором усадьба.

* * *

Когда подъехали ко двору, было уже далеко за полдень. Дом с верандой и громоздкой трубой из красного кирпича, на который указал Саня Зорин, стоял немного на отшибе, между лесом и узкой речкой с покатыми берегами. Сам домик, обрамлённый увешанным плющом палисадом, казался небольшим, но довольно опрятным, обилие зелени и цветов завораживало с первых же минут. Цветы были повсюду: сам дом, саманная времянка и парник – всё было усеяно яркими красками, которые искрились и радовали глаз, всем своим видом словно бы игнорируя скорое приближение осени.

Саня Зорин, по каким-то там причинам не пожелавший участвовать в предстоящей беседе, сказал, что хочет прогуляться и направился в сторону речки, откуда из-за кустов раздавались голоса и девичий смех, а Михалыч, сославшись на усталость, откинулся на спинку водительского кресла и почти сразу же громко захрапел.

Отворив увешанную плющом калитку, Настя с Веней миновали палисадник, обрамлённый зарослями ярко-жёлтых хризантем и бледно-розовых гибискусов, и поднялись на крыльцо. Дверь дома открылась, и на пороге показалась немолодая, но довольно привлекательная женщина с необычайно прямой спиной и выразительным взглядом.

– Вы, очевидно, от Юдина! Прошу, – женщина указала на стоявшие на веранде стулья. – Я приглашу мужа, он сейчас выйдет. Может быть, чаю?

Настя хотела отказаться, но Веня её опередил:

– Покрепче, если можно, и я бы попробовал местного мёда! Говорят, он у вас здесь очень хорош.

Женщина довольно холодно посмотрела на Веню.

– Мы не занимаемся пчёлами, – она говорила с лёгким акцентом. – Но раз уж вы так просите, я поищу в кладовой, может, что и осталось из прежних запасов.

«Откуда он про мёд уже успел узнать?» – подумала Настя, и присела на одно из плетёных стульев. «Вообще-то мы не чаи сюда гонять пришли». Веня, не обращая внимания ни на холодные взоры хозяйки, ни на некоторую нервозность в поведении Насти, преспокойно пододвинул к столу кресло-качалку, стоявшее до этого у ограждения, и преспокойно уселся в него.

Спустя пять минут женщина появилась с подносом, на котором красовался чайный набор, тарелочка с баранками и небольшая мисочка с немного засахарившимся мёдом. Разлив по чашкам чай, хозяйка молча удалилась. После того как хозяйка ушла, Веня тут же набросился на мёд и сушки. Спустя минуты две, когда Веня наливал себе уже вторую чашку, показался и сам Андрес Янович. Довольно высокий, с жидковатой белёсой шевелюрой и морщинистым лицом, Андрес Садовод был скорее похож на школьного учителя, нежели на «правую руку» опасного рецидивиста. Ему было уже под семьдесят, он носил квадратные очки с толстыми стёклами и кутался в толстый шерстяной шарф. Андрес Янович мельком окинул посетителей, кивнул Насте и лёгким движением человека, который привык, что ему все обязаны беспрекословно подчиняться, велел освободить занятое Веней кресло.

Когда Веня освободил место и уселся ближе к Насте, Андрес Янович раскурил трубку и заговорил, всякий раз растягивая окончания фраз:

– Если я правильно понял, вы, молодые люди, интересуетесь пропавшей из монастыря иконой «Святой из Вифсаида», которая официально считается сгоревшей во время пожара в тысяча девятьсот двадцать пятом году?

– Совершенно верно! – ответил Костин.

– Если я правильно понял, вы не верите в то, что икона сгорела, верно?

– Совершенно верно! Икону видели во время войны, и человек, считающийся экспертом, заявил об этом довольно определённо.

Андрес Янович выпустил очередной клуб дыма, налил себе уже остывшего чая, сделал несколько глотков и продолжил:

– Ну что же, скажу вам, что вы не ошиблись, икона и впрямь не попала в огонь. Когда случился пожар, икона уже была спрятана в одном из подвалов монастыря, а настоятель официально заявил, что икона сгорела. Я знаю совершенно точно!

– Откуда же, позвольте узнать! – вновь перебил Веня.

– Тогдашний настоятель сам мне это сказал!

– Сам сказал? Вам?

Псково-Печорский монастырь, который в двадцатых годах, как я уже говорил, находился на территории Эстонии, сохранил всё своё имущество, в том числе сохранилась и бесценная икона. В двадцать пятом в независимой Эстонии началась аграрная реформа. В результате этой реформы большая часть земельных владений Псково-Печорского монастыря была конфискована. Времена были неспокойные, и настоятель монастыря, опасаясь, что в Эстонии произойдёт то же, что и в России, и вслед за конфискацией земель последует изъятие других ценностей, решил принять меры для сохранения иконы. Пожар был устроен умышленно! Настоятель сообщил, что икону будут реставрировать, и после этого сам приказал поджечь мастерскую. Когда горела мастерская, иконы, само собой, там уже не было. Вот и получается, что иконы, по официальной версии, больше не