— Согласен, — поддержал Харо. — Не знаю, что насчёт славы, а торчать вечно в этом дерьме я не собираюсь. Лучше на Арене подохнуть.

— Ну это смотря с какой стороны смотреть, — Девятнадцатый закинул руки за голову. — Мне и так неплохо живётся.

Харо презрительно усмехнулся. Твин не осуждала его. В гладиаторах у него был шанс показать себя. Лучше, чем терпеть брезгливые взгляды господ. Но было ещё что-то в его неуёмном стремлении к саморазрушению, что-то, о чём она могла только смутно догадываться. Одиночество? Желание быть нужным кому-то? Кто его разберёт. Он даже виду не выказывает, а иногда и злится, когда затрагиваешь эту тему. Всё повторяет, что ему и так нормально.

— Спишь? — Слай спрыгнул с верхнего яруса и умостился рядом.

— Тебе своего места мало? — Твин неохотно подвинулась.

— Здесь удобнее.

— Ты хотел сказать рядом со мной?

— Какая догадливая, — Слай придвинулся ещё ближе и слегка коснулся её губ своими, проверяя не оттолкнёт ли.

— Не наглей.

Он сжал её бёдра и притянул к себе. Твин рассмеялась, забралась сверху. Поиграть решил? Что ж, давай.

— Ты меня с Триста Шестым спутал? Вроде он спарринг предлагал.

— От такого спарринга и я бы не отказался, — отметил Девятнадцатый.

Слай бросил на него косой взгляд и зло сощурился.

— Даже не думай! — Предупредила Твин и склонилась над ним, дразня обещанием поцелуя.

Украдкой коснулась губ, но тут же отстранилась, не позволяя себя поцеловать.

— Так значит, да? — он мягко сдавил пальцами её шею и прижался к губам, приоткрывая их кончиком языка.

Его дыхание стало тяжелее, глубже и это чертовски заводило. Внизу живота разлилась горячая истома и Твин поддалась. Рука Семидесятого скользнула по спине, опустилась ниже. Она прижалась к нему, впилась пальцами в плечи, медленно задвигала бёдрами, наслаждаясь его желанием.

— Да вы издеваетесь! — послышался голос Девятнадцатого. — Я кроме смотра вообще ни о чём думать не могу, а вам лишь бы потрахаться.

— Завидуй молча, — подначил Триста Шестой.

— Тихо все! Кто-то идёт, — Шустрый подскочил и уставился на дверь.

Твин замерла, прислушиваясь к уже различимым шагам.

— Проклятье, как всегда вовремя, — Слай прижал её к себе.

Она только и успела заметить, как воздух вокруг заколебался, будто в жаркую погоду над раскалённым песком.

— Перестань, — упрекнула она, — может это за нами.

На пороге выросла знакомая фигура. Восемьдесят Третья молча окинула новеньких внимательным взглядом, проверяя, все ли на месте.

— Где ещё двое?

— Здесь, куда им деться, — Триста Шестой кивком указал на кровать.

— Немедленно все ко мне! — крикнула Восемьдесят Третья.

Твин мягко оттолкнула Слая, Тот тихо выругался и рассеял наваждение.

— Ловко! — не сдержала смешок Восемьдесят Третья. — А теперь пошевеливайтесь!

Твин расправила рубаху и зашагала к старшей.

— Слушай сюда, желторотики, снимайте всё лишнее, оставьте только штаны и обувь. Это повяжите на пояса, — она небрежно бросила на ближайшую кровать связку длинных полосок красной ткани.

— Мне что, тоже всё? — Твин стянула мешковатую рубаху, оставшись в нагрудной повязке, схваченной крест-накрест тонкими ремешками.

— Это, пожалуй, оставь.

— И на том спасибо.

— А это ещё зачем? — Триста Шестой приподнял ленту двумя пальцами.

— Чтобы отличаться от других. Ну что, готовы?

— Других? — затянув узел пояса, Слай скрестил руки на груди. — Каких ещё других?

— Скоро сами всё поймёте, — многозначительно улыбнулась Восемьдесят Третья. — Поживее, вас уже ждут.

Дождь прекратил моросить только к обеду, но небо всё ещё оставалось затянутым серыми тучами. Манеж, который сегодня служил ареной, пока пустовал. В дальнем углу кучковались шестеро, обнажённые по пояс, на поясах синие ленты. Гладиаторы. Ждут своего часа.

Максиан украдкой оглянулся на Ровену. Принцесса с каменным лицом не сводила глаз с полупустого манежа. Тонкие пальцы задумчиво перебирали жемчужные бусы. Знакомая безделушка. Кажется, Лисс носила такие.

Слева от Ровены шептались о чём-то своём принцессы. Королева устроилась на мягкой софе рядом с мужем. По обе стороны расселись приглашённые: такие же заядлые игроки, как и сам Юстиниан. Это они привели своих рабов и теперь обсуждали между собой размеры ставок.

— Тысяча на пятерых синих и одного красного, — заявил сутулый в белоснежном жакете.

— Столько же на четверых синих и двух красных.

— Пусть будет по-вашему, — вздохнул Юстиниан. — Корнут, вы хорошо ознакомились с досье?

— Безусловно, Ваше Высочество.

— Прекрасно. В этот раз придётся полагаться только на чутьё. Хотя, как я уже убедился на горьком опыте, даже оно нередко подводит.

— Не вините себя, Ваше Величество. Осквернённые весьма непредсказуемые существа, — подбодрил долговязый. — Даже такой искушённый игрок, как вы, не всегда способен предугадать исход боя.

— В этом весь смысл, — Юстиниан с умным видом поднял указательный палец вверх. — Какое может быть удовольствие от предсказуемости?

Собеседники согласно закивали. Максиан едва сдержал улыбку. Интересно, в чём тогда смысл проиграть целый миллион, а потом хладнокровно добить единственного чемпиона?

Юстиниан ещё более непредсказуем, чем те, кого он так презирает. Возможно, в этом его преимущество, но слишком уж смахивает всё это на безумие.

— Кстати, о предсказуемости, — Король изучающе посмотрел на Максиана. — Как насчёт закона, о котором я говорил? Насколько мне известно, Корнут давно подготовил всё необходимое.

— Да, Ваша Светлость, заседание по вашему вопросу назначено на первый месяц зимы.

— Это вы так шутите? Может вообще на весну оложить?

— К сожалению, эти месяцы Сенат слишком загружен вопросами, которые уже невозможно больше игнорировать. К тому же, сейчас не самое подходящее время после скандала с газетчиками. Наберитесь терпения, Ваша Милость, мне ещё предстоит переговорить с сенаторами по отдельности, нам нужна их лояльность.

— Я полагаюсь на вас, Максиан. Не забывайте об этом.

Ещё бы не полагался. Сам понимаешь, что шансов никаких. Даже золото твоё для взяток не спасёт. Кто захочет добровольно впустить в свой дом неотёсанных полицаев в грязных сапогах? Закон твой, дорогой Юстиниан, не менее абсурден, как и предлог для его внедрения.

— А вот и они, — Корнут нервно заёрзал на сидении и окликнул надзирателя. — Веди их сюда, да поживее.