– Я ничего не прятала!

– И я, – поспешно закивал Щиц.

– Хватит! – взвизгнула я и топнула двумя ногами сразу.

Это легко, надо просто особым образом подпрыгнуть. Нянечка, которая пыталась меня тогда взять на слабо, была посрамлена. Не единожды. Мне очень нравилось топать двумя ногами сразу. Такой эффект.

Все сразу начинают тебя слушаться.

Щиц вздохнул и достал из кармана перо. Дунул на него, сделал легкое движение рукой, и перо превратилось в алую розу. Тут он щелкнул по шипу: та крякнула, и вот у него на руке сидит цыпленок.

– Щиц, ты не боишься, что тебя…

– Тс-с-с, – фыркнул он, – это же твоя магия. В основном. Подожди, пожалуйста, пока цыпленок подрастет, не порти момент.

Момент я не испортила, а пропустила, и зачарованно уставилась на пригревшуюся у него на руках курицу.

Курица склонила голову набок и вдруг отрастила хохолок и петушиные перья.

А потом петух сжался до маленького зеленого бутона.

– Вещи из снов такие… пластичные, – мечтательно улыбнулся Щиц, – спасибо за возможность с ними поработать.

И когда он это провернул? У фокусников, говорят, очень ловкие руки; что же, неудивительно, что их магические собратья иллюзионисты не отстают.

– То есть мне не грозит ужасная опасность?

– Грозит, – посерьезнел Щиц, – но… судя по всему, не в твоем сне. Где угодно, но не там, ну. Так что спи спокойно… то есть не беспокойся.

– Но почему ты так быстро передумал?

– Потому что только сильный сновидец может притащить что-то из сна, – пожал плечами Щиц, – я и Бонни сказал. Твой сон – твои правила. Призраку этого не изменить. Твоя бабушка не прорвется, если ты этого не захочешь. Все в порядке. Ну, Бонни и придумала небольшой розыгрыш. Жаль, ты не повелась, и мне опять…

– …придется слушать нытье Элия?

– Согласись, я этого не заслужил, ну?

– Ты прав. Я с ним поговорю. И пы-пы-при-знаюсь.

В пьесах такие моменты называют «немая сцена». Бонни уставилась на меня. Щиц уставился на меня. Оба – изумленные. И почему-то очень довольные.

На их лицах медленно расплывались улыбки.

– Ну наконец-то! – наконец воскликнул Щиц.

– Дозрела! – добавила Бонни.

– Нас избавят от этих брачных игрищ!

– Прощай нытье в оба уха!

– Ура-а-а!

Эти двое, совершенно не стесняясь, провальси-ровали по комнате. Это было достаточно забавно, если учесть, что Бонни сроду не вальсировала, а Щиц по привычке немножко прихрамывал и совсем чуть-чуть пошатывался.

– Ты собираешься на ней жениться? – я старательно скопировала холодный тон своей тетеньки: смотреть на их радостные рожи не было никакой мочи.

– Что?! – Щиц Бонни чуть не уронил, но, к его чести, все-таки в последний момент удержал ее за талию.

– Ну, это же ее первый танец, насколько я понимаю, – объяснила я, – его танцуют с отцом, старшим братом, если есть помолвка – то с женихом, конечно. Ты ей отец, старший брат или жених?

– Остановимся на брате? – предложил Щиц. – Я тебя точно старше.

– Я не против, – улыбнулась Бонни. – Одним больше, одним меньше – какая разница?

Я фыркнула и тоже рассмеялась.

Когда я приняла решение, мне тоже стало легче.

– И ты собралась признаваться вот прямо сейчас? – насмешливо спросил Щиц, нагоняя меня на тропинке. – Подсказать, какая у него койка?

– Нет, я хотела набрать лопуха для завтрашнего практикума, – невинно ответила я, – правда.

И я даже свернула на обочину и сорвала… ну, вроде бы лопух. Солнце уже почти село, и ничего толком не было видно.

Хотя для лопуха это были какие-то слишком уж большие и развесистые заросли, почти кусты.

И я не то чтобы врала… я не была уверена, зачем именно вышла. Просто… представилась возможность ускользнуть. Пока я занималась, Щиц задремал на кровати Бонни, а Бонни, которая завела дурацкую привычку писать домашние задания лежа, захрапела на моей, уткнувшись носом в мои же конспекты.

И мне вдруг стало невыносимо душно в комнате. И я вышла. И побрела…

– О-о-о, вот оно что… – протянул Щиц: не поверил, конечно, я бы себе тоже не поверила. – Я, конечно, знаю, что свойства некоторых растений усиливаются, когда собираешь их при полной луне или там на солнцестояние, но чтобы лопух посреди ночи собирать, да еще тут – это что-то новенькое. Бабушкино чутье проснулось?

– Ты знаешь мою бабушку?

– Да почитал вот про нее на досуге. А я-то все думал: и почему мне твоя фамилия так знакома. А ей названа пара алхимических законов и полтора зелья. Насчет участия в создании М-пентаграммы там ничего не было, правда, но это всегда может оказаться в разделе «и другое». У нее и так огромный список достижений, стольких пунктов достаточно и вполне можно обойтись всяких мелких дополнений вроде «подала знакомой идею для охранного символа – одного из пятидесяти уникальных охранных символов, разработанных специально для М-пентаграммы».

Я кивнула, приняв к сведению, но кое-что меня смутило. Пришлось уточнять.

– Полтора зелья?

Щиц почему-то замялся, но все-таки сказал:

– Эликсир Санданте-Дезовски.

– О, бабушка и с иностранцами работала, – кивнула я, – как интересно.

– Он был ренец в третьем поколении, – буркнул Щиц, – и вообще, неужели тебе самой не интересно? Ты ведь столько времени проводишь в библиотеке, могла бы и сама…

Мне надоело сидеть на корточках, так что я просто села на траву. Расправила платье. Хорошо, роса еще не выпала, а то бы промокла насквозь… Или она по утрам выпадает? Нет, вроде два раза в сутки… В академии я впервые оказалась к природе так близко, что могла ее потрогать.

И общипать лист лопуха, оставляя только жилки. То есть, наверное, не лопуха, но какая разница?

– Представь себе, что твоя… ну, скажем, мачеха, все время сравнивает тебя с какой-то давным-давно мертвой женщиной. Совсем мертвой. И ты ходишь ухаживать за ее могилой, и ее статуя прожигает тебя глазами, будто следит… оттуда… и есть какая-то тайна, связанная с этой женщиной, и поговаривают, что мать твоя ей не нравилась и почему-то очень быстро заболела и померла, едва успев родить дочку. И мачеха, которая тебя воспитывает, сравнивая тебя – не находит сходства.

Быть может, я говорила все это так легко, потому что Щиц был моим фамильяром и я подсознательно чувствовала нашу магическую связь. Или потому, что никогда раньше я такого не говорила. Или потому, что в зарослях раскидистого, слишком большого – наверное, на магии разросшегося, лопуха я чувствовала себя спрятанной от всего остального мира и не видела Щица, а его дыхание было не громче, чем шелест листьев, я не знаю.