Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорила она при этом абсолютную тарабарщину. Из знакомых слов там были только предлоги и местоимения, но… я почти не слушала.
Я смотрела.
Я бы приклеилась к этому столу, если бы могла, как Бонни недавно распласталась по аквариуму. Кажется, Бонни удерживала меня за локоть, чтобы я этого не сделала.
Потому что я была слишком увлечена, чтобы хорошо это запомнить.
– В холодный ад медитацию, – сказала я, когда это закончилось, – ты не запомнила, когда у нее еще эти… невероятностные материи?
– Это могла быть вводная лекция, и ничего же не понятно, – вздохнула Бонни, – это для старших курсов.
– А я хочу, – тихо сказала я.
– Мы здесь не для этого.
– Я все равно попрошу.
Бонни пожала плечами.
– Как хочешь. Пошли, поможем дежурным, заодно и с тайе Онни поговорим, да?
Я кивнула.
– Да, так и сделаем.
И мы стали помогать старшим девочкам убирать осколки недавнего чуда. Тайе Онни уже куда-то исчезла, она терпеть не могла убираться, поэтому всегда и подбирала дежурных в самом начале занятия, выдавала им инструкции и перчатки. Ее можно было даже позвать, если что-то случится: у одной из девочек на шее висел специальный свисток. Если бы кто-нибудь из них вдруг превратился в козочку или вроде того, она бы обязательно пришла на помощь. Не знаю только, чем. Посоветовала бы перекувыркнуться через голову и не пить из подозрительных склянок, наверное.
Жидкости уже не бурлили – так, немножко шипели, иногда пенились. Цвета потускнели, а чтобы не дай бог у нас на руках не выросли какие-нибудь цветочки, девочки выдали нам садовые перчатки.
Мы напросились отнести бумаги тайе Онни к ней в кабинет.
Меня дежурные знали: видели пару раз мельком, когда сами получали от Онни наставления и указания. Я тоже знала их, в лицо, не по именам.
Поэтому бумаги мне доверили.
И мы дошли до кабинета без проблем. Коридоры нами сегодня наигрались.
Увидев нас, тайе Онни нахмурилась:
– Почему вы не на занятиях? Ладно Бонни, но от тебя, Эль, я не… Хотя припоминаю твою рыжую макушку на лекции. В следующий раз хоть платочек повяжи, что ли. Ты будешь это проходить года через два, а пока занимайся тем, чем тебе положено заниматься: медитируй. Ты ведь об этом хотела попросить?
– Не совсем, – вмешалась было Бонни, но я ее перебила:
– Нет, но почему нельзя? Толку-то с медитации…
– Чтобы творить магию, нужен магический запас чуть больше, чем у новорожденного котенка. Медитации с этим помогают. Да и теорию тебе еще тянуть и тянуть… – отмахнулась Онни и, как-то сразу вся подобрев на лицо, повернулась к Бонни: – Что случилось? Ты ведь не стала бы отвлекать преподавателя от дел из-за какой-нибудь ерунды?
Я постаралась не скривиться: Онни переборщила с сахаром в своей сладенькой улыбочке.
– За Элей увязался мертвец… – сказала Бонни, стушевавшись.
– Это как?
– Мне приснилась мертвая бабушка, которая просила перевести меня через дорогу, – вздохнула я, – Бонни очень беспокоится. Настояла, чтобы я поделилась этим с вами.
– Когда я говорила о ерунде, – закатила глаза тайе Онни, – я имела в виду именно такого рода ерунду. Я понимаю, твоя бабушка… мама? Не важно, рассказывали тебе всякие приметы, Бонни, и твое стремление защитить подругу похвально. Но… оставь их за порогом. Магия – это не бабушкины суеверия, магия – это наука. М-пентаграмма защищает всех учениц академии от призраков, и…
На Бонни было жалко смотреть. Она вся съежилась, сгорбилась, повесила свой длинный нос, уткнулась взглядом в землю, нахохлилась – так же, как нахохлилась Каркара на ее плече.
Как будто почувствовав мой взгляд, ворона начала выбирать из хвоста перья – одно за другим. Я посмотрела на Бонни: та накручивала на пальцы выбившуюся из прически прядь.
– Простите, – вмешалась я, потому что молчать не могла, – но вы уверены? А если призрак сильный, или…
– Ведьмы, которые ее придумали, были куда сильнее. Можешь посмотреть в учебнике, кто это был, потому что у них там страницы по три достижений на каждую, – фыркнула Онни.
– Моя бабушка была ведьмой, – заметила я, – сильной ведьмой. И у нее тоже много страниц достижений.
– Я знаю, – кивнула Онни, – когда-то Ака-та мне хвасталась. Но М-пентаграмме я все равно верю больше. Слушайте, девочки… вы обе – талантливые. Ты, Бонни, м-м-м… одаренная, у тебя сильная магия, а у тебя, Эля, хорошие мозги.
Каркара вдруг переключилась на пух у себя на груди. Мелкие резкие движения: как черный снег пух полетел на пол. Я смотрела на это как зачарованная.
Сможет ли Щиц все поправить?
Почему Каркара это делает? Потому что Бонни отпустила волосы и начала грызть ногти? Насколько далеко заходит связь хозяина и фамильяра?
А если я вдруг занервничаю, начнет ли Щиц расчесывать кожу или выдирать себе волосы, или еще что-нибудь?
Осознание этой связи шибануло меня по башке тяжелым бревном; я уже почти не слушала, что говорит Онни.
– Но это не значит, что с вами в первое же полугодие учебы случится что-то захватывающее, понимаете? Иногда сны – это просто сны.
Зато слушала Бонни, и, хоть она и не возражала, ей это было больно слушать, потому что на груди у Каркары уже можно было заметить алые пятна-ранки.
Почему для Бонни так важно доказать свою правоту? Она так всполошилась, потому что беспокоилась за меня? Или есть еще что-то?
– Твой фамильяр, – вдруг сказала Онни.
– …да? – откликнулась Бонни.
– Он не разговаривает?
– Я не учила, зачем мне? – Бонни склонила голову набок и вдруг посмотрела на Онни прямо. – Я ее и так понимаю. Я понимаю животных. Я хорошо понимаю животных.
– Я жалею, – заметила Онни как бы невзначай, – что с… Щицем случилась такая беда. Он был очень талантлив.
– Что? – переспросила я, проследив за ее взглядом.
– У твоей вороны видно кровь. Видно, что она красная. Течет. Подлатай ее, что ли, Бонни. Или отдай специалисту… Кто там чинит ворон?
– Лечит, – упрямо поправила Бонни.
– Чинит, – улыбнулась Онни.
У меня вдруг сложилось впечатление, что я смотрю со стороны на меня и мою тетеньку. Нет, дело не в том, что я решила, что они родственники или что-то вроде того.
Но я тоже порой спорила с тетенькой о каких-то вещах, которые меня совершенно не волновали, только чтобы отстоять свою точку зрения; я знала, что уже проиграла, но отступить было невозможно.
И точно так же тетенька учила меня жизни. Она знала, что права, и что умнее, и что старше, и что на ее стороне не только правда, но и жизненный опыт.