Но нельзя же бояться вечно: на очередном круге я все-таки нашла в себе силы попрощаться с Щицем и войти в здание общежития.

Иногда в мире случаются очень обидные вещи.

Например, ты настраиваешься на важную контрольную, а ведьма-преподавательница выдает какой-то дурацкий тестик на три вопроса, который ты решаешь за пять минут, немного скучаешь, а потом преподавательница вообще выходит из класса, и ты за оставшиеся полчаса успеваешь прорешать варианты для всех желающих одногруппниц сразу.

Или…

Ты очень долго готовишься встретиться с бабушкой, а она не приходит.

Бабушка не пришла ко мне в сон.

Я должна была выдохнуть, наверное. Успокоиться. Проснуться и сказать: все в порядке, это был просто сон, Бонни, ты подняла панику на пустом месте…

Но я вскочила с кровати еще более испуганной, чем накануне. Вскочила – и тут же плюхнулась обратно, перетружденные ноги болели просто невыносимо. Каждое напряжение мышц приходилось претерпевать… превозмогать… короче, зря я вчера столько ходила.

Это же надо было так раскиснуть за такое малое время! Казалось бы, совсем недавно я могла танцевать целые ночи напролет, и вот…

Интересно, тут есть какие-нибудь занятия, чтобы поддерживать себя в форме? А то я даже об уроках танцев ничего так и не смогла разузнать. Старшекурсницы говорили, что иногда какая-нибудь учительница жалеет ноги наших соседей-колдунов и открывает курсы за несколько дней до Переворотного Бала, но это же не совсем то…

– Бонни… Бонни, она не пришла.

– Ничего удивительного, – отмахнулась Бонни, – я бы тоже не пришла в первую же ночь. Я бы придумала план. Если бы была мертвой, конечно. Мертвые хитрые. У них всегда есть какой-нибудь зловещий план. Наверное, она сидит и закручивает его, закручивает, закручивает… ты чего вчера так поздно вернулась? С Щицем не наговорилась?

– Не совсем. Не хотелось возвращаться.

– Это может быть частью плана. Она могла заколдовать… то есть… ее жуткий подручный мог тебя заколдовать, чтобы ты догуляла до леса, и… ну, знаешь?

Я вспомнила старичка-лесовичка и вздрогнула. Но тут же взяла себя в руки, отмахнулась.

– Или мне просто не хотелось возвращаться.

– Вот никогда ты меня не слушаешь, – упрекнула меня Бонни, – никогда. Попомни мои слова, это план…

– Да-да-да, – нахмурилась я, – вот делать ей больше нечего…

И осеклась.

– Вот именно, – Бонни назидательно подняла палец, – ей больше нечего делать.

– Боже.

Бонни вихрем кружила по комнате из угла в угол, еще более суетливая, чем обычно. Она чуть не натянула навыворот чулки, раздраженно разворошила весь стол в поисках тетради по алхимии, лежавшей у нее на тумбочке, укололась иголкой, зашивая порванную второпях перчатку…

– Ты не против, – спросила она, наскоро заплетая косу и закалывая ее в обычную свою непонятную гульку, которую она взяла за правило таскать на алхимию после того, как Телли случайно спалила себе спичкой волосы, – того, что я общаюсь с Элием?

– Как будто ты раньше меня спрашивала. – Я напряглась: слишком уж Бонни резко сменила тему.

– Просто… это неловкая ситуация, – вздохнула Бонни, – очень неловкая.

– Никто не заставлял тебя с ним дружить.

– Да, ты права, – кивнула Бонни, хотела было сказать еще что-то, но вместо этого снова сменила тему: – Ты чего лежишь-то до сих пор?

– Да ну его, не пойду, – отмахнулась я, – ноги болят после вчерашнего. Не передашь Ланински мою домашку? И вообще всем. И Онни.

Ноги и вправду болели. И знакомо тянуло низ живота, хоть вроде бы и рановато, но что уж поделать, и спина, и в голове уже зарождались отголоски вечерней мигрени… Мой организм будто вдруг решил развалиться весь сразу и одновременно.

Бонни замялась.

– Но… Онни… Я не…

– Пожалуйста-препожалуйста, ну не съест же она тебя? – взмолилась я. – Мне правда не очень хорошо.

– Ладно, – вдруг согласилась Бонни и смахнула стопку листов со стола к себе в сумку, – лежи и болей.

В дверь она выскочила чуть ли не вприпрыжку.

Я была слишком разбита, чтобы что-то заподозрить. А стоило бы.

Я немного подремала, и мне стало чуть получше. Лежать в постели было скучно, спать больше не хотелось, но я твердо вознамерилась прогулять весь день – было бы глупо сказаться больной, а потом идти на последние уроки только потому, что голова, кажется вроде бы все-таки не разболится к вечеру.

Я умылась, оделась и попыталась заняться чем-нибудь полезным, но от вида букв у меня начинала кружиться голова.

Тогда я решила помедитировать.

Расстелила коврик, села. Устроилась поудобнее. Попыталась расслабиться и уйти в себя.

У меня никогда это толком не получалось: вместо того, чтобы отрешиться от всего сущего, на занятиях я вечно отвлекалась на дыхание одногруппниц и прочие едва слышные шорохи, вздохи и шмыганья.

В собственной комнате я тоже нашла, на что отвлечься: из открытого окна слышались голоса, шум листьев, звуки стройки… бедный Щиц вечером будет выжат, как лимон.

Это было невыносимо!

И тут мой взгляд упал на чугунный котел.

И меня озарило.

Я залезла внутрь и накрылась крышкой.

У меня даже начало получаться! Я почувствовала какой-то прилив сил даже, закрыла глаза, ушла в себя… Может, конечно, я снова заснула, и мне это приснилось, но я вроде бы даже смогла разглядеть тот самый сияющий шар в солнечном сплетении, который нам говорили представлять и гонять по всему телу, чтобы очиститься от отрицательной энергии…

Толстые стенки котла приглушали звуки, и мне просто не на что было отвлекаться.

Я почувствовала, что в силах даже зажечь свечку! Ту самую, которую нам выдали на первом же занятии. У Бонни уже давно даже огарка не осталось, у Марки она выгорела наполовину, и только у меня фитиль даже не подкоптился.

Вот чего мне стоило не прыгать выше головы и просто сидеть себе тихонечко?

И я встала, держа крышку над головой, как шляпу.

И встретилась глазами с Элием.

Хорошо хоть я потрудилась одеться перед тем, как лезть в котел – вот, о чем я подумала в первую очередь.

Я осторожно перегнулась через край котла и поставила крышку на пол. Звук получился оглушающий.

Вылезать у него на глазах было выше моих сил. Я чувствовала, как краснею – с ног и до головы.

– Бонни забыла взять тетрадь по ботанике, – объяснил Элий, все так же прямо глядя на меня. – Извини за вторжение.

– Извините, – машинально поправила я.

– Извините, – покорно повторил Элий.